Аэроузел-2

Словно мощная пощёчина напоследок в остекление ударяют струи дождя. Какая же сейчас высота?

Смотрю на радиовысотомер, и сходу не могу себя заставить поверить его показаниям: двадцать метров ровно! Это означает, что при нашем расчётном «по глиссаде» снижении лететь до соприкосновения с поверхностью родной планеты осталось примерно четыре секунды. На всякий случай увеличиваю тягу работающего двигателя и инстинктивно начинаю плавно уменьшать вертикальную скорость.

Взгляд – вперёд! Это моя последняя попытка понять, выиграл я, или проиграл.

Ставка – жизнь!

... И вот он – прямо передо мной: спасительный, непривычно близкий огромный бетонный контур. Единственное небольшое движение ручкой управления на себя – и колёса уже мягко шуршат по полосе...

На рулении ноги становятся вдруг словно ватными. Заруливаю на стоянку и вижу, как нервно курят все, даже совершенно не курившие до того люди. Большинству этих специалистов не раз приходилось участвовать в разборах разных аварийных ситуаций. Но здесь – случай, когда драма разыгрывалась прямо перед их глазами... Аварийного разбора на сей раз не потребуется, достаточно будет моего доклада.

Говорить тяжело. Трудно сходу сообразить, что в такой ситуации второстепенное, где главное. Слова, словно тяжёлые камни, с трудом вываливаются из пересохшей глотки...

ноябрь 1990 г.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Сам по себе я не имею больше никакого значения и не представляю себе, в какие ещё раздоры меня можно втянуть. Я чувствую, что мне угрожают, что я уязвим, что время моё ограничено; я хочу завершить своё дерево. Гийоме погиб, я хочу поскорей завершить своё дерево. Хочу поскорей стать чем-то иным, не тем, что я сейчас...

Антуан СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ

ТРИ НЕДЕЛИ БЕЗ ПОЛЁТОВ

Александр ГАРНАЕВ:

До сих пор ещё ни разу за всё время моей работы на микояновской фирме – а тому уже без малого четыре года – у меня не было перерыва в полётах больше трёх недель. Конечно, даже для моей нынешней лётной деятельности, уже пятнадцатилетней, четыре года испытательной работы в ОКБ – срок небольшой. Но и эти четыре года интенсивных лётных испытаний сконцентрировали в себе громадную нагрузку ярких и драматичных событий, колоритнейших личностей и болезненных потерь, много учёбы, немало необычных полётов.

Да, интересный период сейчас в моей жизни, он во многом соответствует юношеским мечтам. Но что-то меня всё же постоянно тяготит... Что же это за «что-то»? В этом, пожалуй, нужно попробовать разобраться, исповедоваться, поискать ответ...

Сижу на старательно мной отделанной после переезда на новую квартиру кухне. Прихлёбывая из кружки посчастливившееся мне достать пиво «Московское» (несмотря на недавнее изрядное подорожание, хорошее бутылочное пиво и нынче – дефицит), любуюсь из окна на открывающийся с высоты тринадцатого этажа живописный московский пейзаж. Видны десятки зданий: жилых, различных учреждений... По правую руку, за гаражами – торец кирпичного шестиэтажного дома, бывшего штаба авиации Московского военного округа.

Туда немногим меньше десяти лет назад я вошёл в синей парадной форме лейтенанта ВВС с многократно заранее прорепетированным докладом:

– Товарищ командующий, лейтенант Гарнаев прибыл в Ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы!

В ответ, после приветственного рукопожатия, командующий меня сразу же огорошил:

– Ну что, Гарнаев, небось в испытатели метишь? Так и знай – ничего у тебя не выйдет!

И дальше, в ответ на мой недоуменный вопрошающий взгляд:

– Я хороших лётчиков не отпускаю, а плохие там не нужны!

Затем, помнится, последовал пространный монолог про перспективы открывающейся передо мной генеральской карьеры... которая почему-то должна была начаться – как ни странно! – помимо полётов, с ведения мной, лётчиком-истребителем (!), политзанятий с солдатской группой (?).

Политзанятий с солдатами, к сожалению, мне проводить так и не довелось никогда. А вот теперь я сижу на кухне, пью пиво, и к тому же – лётчик-испытатель, хотя и не летавший уже аж три недели!... Тянет на раздумья.