Афанасий Фет

То, что поощрение именно Введенского было столь важным для начинающего поэта и что этот нигилист выступил своего рода крёстным отцом era музы, неудивительно. Иринарх, несомненно, любил литературу, обладал неплохим вкусом и критической зоркостью — это позволило ему в недалёком будущем довольно ярко выступить на поприще журнальной литературной критики и стать автором статей на историко-литературные темы. И сам он вполне мог почувствовать в первых стихотворных опытах Фета незаурядный талант, и для младшего товарища его суждения вполне могли выглядеть авторитетными и беспристрастными.

Казалось бы, больше должно удивить, что первым законченным (пусть и не сохранённым автором) стихотворением будущего «чистого лирика» стала сатира, написанная на заданную тему. Между тем Фет за свою жизнь написал стихотворений по разным поводам, посвящений разнообразным особам едва ли не больше, чем любой русский поэт его времени (периодически объявляя, что терпеть не может и не умеет писать «на случай», «по заказу»). Умение сочинить гладкое, добротное стихотворение к празднику или ещё какому-то случаю, конечно, есть поэтическое «ремесло»; но, возможно, именно его и не хватало дебютанту стихотворного поприща. Успешное исполнение задания Введенского впервые дало Фету чувство поэтической формы, помогло почувствовать стихотворение как завершённое целое, в котором есть начало, развитие темы и финал. Он ощутил в себе способность превращать в завершённую «поэтическую вещь» смутные ритмы, образы и чувства и почувствовал себя создателем, творцом, имеющим власть над своим даром.

Произошёл этот эпизод, когда Фет уже учился в Московском университете. Поступить туда оказалось ненамного труднее, чем в пансионы Крюммера и Погодина. Фет успешно сдал экзамены на юридическом факультете: «Получить у священника протоиерея Терновского хороший балл было отличной рекомендацией, а я ещё по милости Новосельских семинаристов был весьма силён в катехизисе и получил пять. Каково было моё изумление, когда на латинском экзамене, в присутствии главного латиниста Крюкова и декана Давыдова, профессор Клин подал мне для перевода Корнелия Непота. Чтобы показать полное пренебрежение к задаче, я, не читая латинского текста, стал переводить и получил пять с крестом (то есть с плюсом. — М. М.).

Из истории добрейший Погодин, помимо всяких Ольговичей, спросил меня о Петре Великом, и при вопросе о его походах я назвал ему поход к Азовскому морю, Северную войну, Полтавскую битву и Прутский поход»^{113}

. Столь же легко была сдана математика профессору Перевощикову — экзаменационную задачу Фет решил в уме.

Однако успех почему-то озадачил новоиспечённого студента. Неожиданно он передумал становиться юристом и уговорил Погодина дать ему возможность перевестись на другой факультет — словесный. Для этого нужно было сдать нелюбимый и никогда не дававшийся ему греческий язык. Но и это затруднение (возможно, благодаря закулисной поддержке Погодина) было преодолёно: «Добрейший профессор Василий Иванович Оболенский развернул мне первую страницу „Одиссеи“, хорошо мне знакомую, и поставил пять. И вот я поступил на словесный факультет»^{114}.

Поступление в лучшее высшее учебное заведение России не вызвало у Фета особенного душевного подъёма и радости (он был горд только лёгкостью, с которой сдал экзамены, и даже написал о своих успехах Крюммеру): шёл он туда, в очередной раз подчиняясь решению Шеншина, толком не зная, что его там ожидает, и не возлагая на университет каких-либо планов.