Афанасий Никитин. Время сильных людей

— Прости друга нашего. Не ел давно, не спал две ночи, с татарами зарубался. Видать, умом со страху чуть повредился. Кидается на всех. — С этими словами Афанасий так наступил на ногу Хитровану, что тот скрючился от боли, забыв мерзкие слова, готовые вырваться из его горла.

Заслышав вежливое обращение, мужик повернулся к Афанасию, вопросительно поднял бровь.

— Купцы мы из Твери, в Ширван направлялись, да стали жертвой разбоя. Товар у нас покрали, вот идем к шаху ихнему Фарруху. Вызволять.

— Дело святое. Удачи вам желаю купеческой.

— А сам куда идешь?

— В Ширван, вестимо. Сейчас все туда идут.

— А может, возьмешь нас на борт да подвезешь хотя бы до Тарки?

— И рад бы, да не могу. Все товаром завалено, людей сажать некуда. Да и деньжат, — он внимательно осмотрел купцов, — судя по всему, у вас нету. Чем платить будете?

— Деньжат нету, то верно. А может, платьями возьмешь?

— Некуда мне платья девать, православные. Ничем помочь не могу.

— А может, на веревку нас подцепишь? — спросил Михаил.

— Это как?

— Сбросишь веревку за борт, привяжешь к корме, а мы ее тут у себя зацепим и пойдем за тобой, как плуг за лошадью. Ну, а когда придем, отдадим тебе все тряпки в благодарность. Вон у нас их сколько.

Афанасий вырвал из рук хитровановского племянника огромных размеров рубаху и показал на растяг.

— Эва!

Мужик хмыкнул, почесал бороду, покачал головой, усмехнулся и махнул рукой: а давайте, мол. К корме привязали канат, сбросили в воду. Один из племянников его выловил и закрепил за прочную доску. Поплыли.

Новгородский купец не удержался от проказы, велел-таки спустить весла. Корабль рванул вперед, увлекая за собой тверских купцов. Поначалу было боязно, на набегающей волне нос плота задирало вверх. Колеса арбы крутились со скрипом. Все на ней ходило ходуном. Но постепенно привыкли. Успокоились, разлеглись на палубе. Даже умудрились поспать ночью, хотя многим было не по себе.

К тому времени, как дошли до моря, в эту пору удивительно спокойного, успели перезнакомиться. С купцом, прозывавшимся Василий сын Александров, и племянником его, угрюмым мужиком, бывшим десятником городской дружины, тверичи как-то не сошлись. Потому старшие держались особняком. А вот племянники и крестники сбились на носу, перекрикиваясь с такими же юнцами с корабля о житье-бытье.

От них тверские купцы узнали, что на границах с княжеством Московским опять неспокойно. Иван Васильевич, князь московский, окончательно подминает под себя Новгород и Ярославль, мутит удельных князей и бояр, переманивает их на свою сторону. А Михаил ищет союза с польским королем Казимиром.

— Не к добру это, — горько покачал головой Андрей. — Если Михаил с Казимиром задружатся, не простит его Иван. Война будет. Сеча великая.

— Да обойдется авось, — потянулся Хитрован с деланной ленцой. — Сколько уже козней да войн открытых случалось, а стоит Тверь-матушка.

— Раньше-то войны были один на один. Князь на князя, дружина на дружину. А теперь, вон, гляди, как объединяются все. Дружат друг супротив друга. Ежели не одна Москва, а еще и Ярославль с Новгородом Великим навалятся, да Ростов им подмогнет, не устоять.

— Возвращаться надо скорее, к жене, к детушкам. А то мало ли…

— То-то ты за них один перед войском Ивана встанешь?

— И встану, чего терять? А ты не встанешь?

— А я думаю, может, продать все да уехать в Ширван, пока все не успокоилось, а то и насовсем. Или в Ливонию. Или в другое место, потише.

— Потише? Да где ты его возьмешь, потише-то? — спросил Афанасий. — Куда ни плюнь, война кругом. С Ордой по всем границам того и гляди полыхнет. Гишпанцы с маврами рубятся. Бритты с франками сто лет воевали, не так давно закончили. Теперь у Ганзейского союза с бриттами неприятности выходят, скоро воевать начнут, тогда плакала твоя Ливония. Османы Константинополь взяли, оплот веры православной, и столицу там устроили. У персов вообще не пойми что творится, кто кого завоевал, кто где хан. Разве что Индия… Да и то, хорасанцы половину уже к рукам прибрали, говорят, и дальше движутся.

При словах об Индии Михаил, пребывавший в задумчивости, вскинулся. Хотел что-то сказать, да передумал. Снова затих, ковыряя пальцем доски, из которых был сколочен настил. Афанасий хотел было расспросить друга о кручине, да не успел.

— Земля! Земля! — донеслось сверху.

Впередсмотрящий горностаем соскользнул с мачты и побежал по кораблю, размахивая шапкой:

— Земля!

Событие было действительно великое. Это по реке, когда берега видно, плавать сподручно, а в море открытом, когда вода кругом, боязно. Вдруг заплутаешь и будешь кружить, пока запасы не выйдут. Или прибьет к землям неведомым, где не то что люди дикие — чудовища водятся.

Постепенно из морской глади выступили пики заснеженных гор с шапками облаков на них. Узкая полоска берега. Тонкие, как иглы, минареты, пузатые купола мечетей, городские стены и причалы с множеством кораблей.

— Батюшки, да это ж мы до самого Дербенту дошли! — ахнул кто-то из молодых.