Афанасий Никитин. Время сильных людей

Но все равно кони гибли часто. Кто в боях, кто от болезней. А те, кто выживал, не хотели размножаться. Вот и везли их в Джуннар морем на тавах из Хорасанской, из Арабской и Туркменской, а иных и из Чаготайской земли. И стоили они тут баснословно дорого.

Всю ж работу, которую в иных местах делали крестьянские лошадки, тут выполняли быки и буйволы. Их впрягали в плуг, на них возили тяжести и ездили сами. Иногда встречались и слоны. Но их, как и лошадей, больше использовали для воинской надобности. На огромных, но медлительных и неповоротливых буйволах много не навоюешь.

Также можно было… Купец поперхнулся, услышав эту новость. Переспросил и получил утвердительный ответ. За мелкую монетку кроме каши можно было получить и саму хозяйку в качестве жены. Впрочем, женщина намекнула, что с Афанасием согласна и без монетки, а то ее муж стар и уже не может…

Не дослушав постыдное щебетание, купец спровадил хозяйку за дверь, обещая крепко подумать над ее предложением. Немного погодя вышел следом. Посмотрел на мужа, который сидел на крыльце большого хозяйского дома, задумчиво глядя вдаль. Пожал плечами. Дошел до колодца, испил тепловатой местной водицы с гниловатым привкусом. Ополоснул из того же ведра лицо и шею. Вернулся обратно в свой домик. Стянув один об другой сапоги, улегся на жестком матраце, брошенном прямо на пол и застеленном цветастой тряпкой. С наслаждением вытянул натруженные конной ездой ноги. Снова поднялся, извлек на свет листочки и, сколь мог подробно, записал все, что смог увидеть и услышать. Снова лег. Опять сел. И снова лег.

Какая-то неведомая сила призывала его к действию. Но, что делать, было решительно непонятно. Торговать нечем. Толкаться почем зря по базару, подставляя последние деньги под алчные пальцы местных воришек, не хотелось. Бродить по городу, осматривая укрепления и мечети? Тоже не хотелось. Может, попробовать отыскать какого-нибудь местного кузнеца и поговорить с ним? Ну, хоть так. Он встал, потянулся за сапогом.

В животе что-то булькнуло. Потом еще раз. Афанасий посидел немного, удивленно прислушиваясь к нарастающему в его нутре водовороту. Потом почувствовал позыв. Вскочил и, с треском распахнув щелястую дверцу временного жилища, вылетел во двор. Попирая босыми ногами ядовитых гадов, кинулся к специальной выгородке над проточной канавой. Едва успев спустить штаны, с шумом опростался.

«Бывает же», — подумал он, подтираясь листом растущего поблизости лопуха и натягивая чудом не испачканные порты. Стараясь не наступать на огромных букашек, суетливо поспешающих по своим делам, вернулся к своему домику. Но только отворил дверь, как в животе опять булькнуло. Афанасий кинулся обратно и снова уселся орлом над канавой. А ведь предупреждали же: не пей местной водицы. И в караване бочки были специальные — с водой, в правильных местах запасенной. Так не послушался, вот теперь расхлебывай.

Он поднялся и на трясущихся ногах пошел к домику. Едва он дошел до двери, как внутри снова булькнуло, но уже как-то по другому, выше. К горлу подступил горький комок, едва успел добежать до канавы. На этот раз его вырвало.

Сколько ему пришлось сделать ходок, он не помнил, но наконец в желудке уже не осталось ничего, что могло быть исторгнуто. Почти на четвереньках добрался он до топчана, пригреб к себе тазик, на всякий случай оставленный хозяюшкой, и, измученный, уснул. Сон его был тягостен. Ему снились скользкие ползучие гады, обвивающие его горло. Огромные пустынные пауки, раздирающие жвалами его брюхо, манящие голыми персями[49] одалиски.[50]

А совсем уж под утро пришли херувимы,[51] пламенеющими мечами вооруженные. Орали неразборчиво, топотали, как стадо коров, и размахивали мечами направо и налево, рубя хлипкую мебель. А во главе их был серафим[52] меднокрылый. Тот хоть и был верховным ангелом, но ругался, как волжский бурлак, и гремел крыльями своими. А после приступил к Афанасию и отвесил ему такую затрещину, что купец скатился со своего тюфяка и… проснулся.

В его маленькой комнате столпилось человек десять. Стражники. По богатой одежде и хорошему вооружению было понятно, что не городские, а царские, на худой конец боярские. Вооружены они были длинными кинжалами с волнообразными лезвиями. В полубреду-полудреме Афанасий и принял их за мечи херувимов. А во главе их стоял здоровенный мужик в расшитом золотом кафтане и — виданное ли дело! — портах. К руке его был привешен медный щит. Ударяя в него рукоятью кинжала, он производил адский шум.

Увидев, что купец окончательно пришел в себя, он что-то сказал, проталкивая слова сквозь густую бородищу, под которой не видно было ни губ, ни шеи. Афанасий отрицательно покачал головой и развел руками: не понимаю, мол. Начальник караула жестом велел своим выйти за дверь. Стражники поспешили выполнить его команду. Начальник сгреб тверича за ворот и рывком поднял на подкашивающиеся ноги. Брезгливо пошевелил ноздрями, принюхиваясь к идущему от него духу, и выволок на двор.