Аферистка

Люля посмотрела на спящую подругу, на ее закрытое рассыпанными волосами лицо и вдруг поняла, что эта девушка послана ей провидением не просто на негаданное счастье, чтобы с ее помощью забиться в глухую щель, которой есть Днепропетровск, а на окончательное и безвозвратное спасения, ибо она, сама того не подозревая, постоянно подает Люле пример для подражания. Ведь еще вчера Татьяна маскировалась! И довольно талантливо, изобретательно, а в итоге — результативно. Люля осмотрелась по сторонам, ловко подобрала свои волосы, заколола на затылке и запнулась Татьяниным платком, вывязав его манером кубанских казачек, как вчера Татьяна. Глаза закрыла темными очками. Оставалось переменить одежду. Как хорошо, что в выдуманной ею истории так много правды и так удачно обосновано это бегство! Теперь можно без вранья, спокойно попросить у Татьяны старые шмотки, а свои выбросить. Люля засмотрелась в зеркало, отрабатывая соответствующую новому стилю внешности пластику тела.

— А тебе это к лицу, — вдруг услышала она замечание с той стороны, где спала подруга.

— Думаешь?

— Чистая тебе крестьяночка, — Татьяна уже проснулась и, опершись на локоть, полулежала на диванчике.

— Хорошо, тогда я забираю у тебя этот платок, — Люля еще раз осмотрела себя в зеркало и повернулась к Татьяне. — Доброе утро, подруга! Как спалось? У тебя есть лишняя одежда для меня? Во временное пользование. Я рассчитаюсь, — затарахтела она.

— Спалось, как давно уже не было. Ты знаешь, как-то улеглись мои тревоги, отчаяние…

— Отчаяние? — переспросила Люля автоматически, все еще занимаясь своей подготовкой к выходу из поезда. — Хорошо, не забудь об одежде для меня.

— На, — Татьяна схватилась на ноги и бросила к Люлиным ногам свой чемодан, набитый одеждой. — Бери что подойдет, — и продолжила дальше: — Понимаешь, если бы не аллергия и не эти шрамы… Но ты влияешь на меня позитивно. Мне даже захотелось что-то еще изменить в своей внешности, принарядиться. Поможешь?

— Еще бы нет! А что для этого нужно? — Люля принялась за переодевание.

— Ой, не скажу. Я сомневаюсь… Но так хочется! Я даже вчера перед сном об этом мечтала.

— Что ты надумала? Говори!

— Что? — шепотом спросила Татьяна и лукаво повела глазами, входя в игру, затеянную неожиданно, и ощущая уверенность, которая струилась от Люли. — Что? Догадайся сама.

— Я знаю одно: надо, чтобы твой ненаглядный не видел тебя в этой косынке, — сказала Люля. — Понимаю, ты закрываешь лицо, но лучше закрыть его другим способом, более естественным. Например, прической. Прикинь, тебе же не три дня и не три недели придется лечиться, может, и не три месяца. Не будешь же ты ходить все время в косынке, как старушка. Тем более что наступает лето, жара.

— Тогда мне нужно причесаться так, чтобы локоны падали на лоб и щеки, но они же длинные для этого. Разве что…

— Разве что? Какие могут быть сомнения? Сомнениям — однозначное нет…

— …надо постричься! — восторженно продолжила Татьяна. — Мне так давно этого хотелось, а повода не было. Ведь такие шикарные косы не обрезают ни с того ни с сего. Кто бы меня тогда умной назвал, правильно? Так ты как, одобряешь?

— А то! Пока восстановится лицо, твои шикарные косы отрастут. Даже станут еще длиннее.

Они продолжали обсуждать изменения, которые собиралась произвести в себе Татьяна, и во время умывания, и за завтраком, и когда уже готовились к выходу в Днепропетровске. И Татьяна не замечала внутренней отчужденности, верней, озабоченности своей подруги, даже казалось ей, что та совсем забыла о проблемах, в силу которых на самом деле не просто куда-то ехала, а убегала. Между тем Люля тоже готовилась к выходу из поезда и тоже была занятая своей внешностью, более того — и настроение у нее было так же трепетно тревожное, но в основе этого лежали другие причины. Что здесь сравнивать? Она старалась стать незаметной и забытой, а Татьяна — заметной и любимой; Люлю одолевал страх, а Татьяну — питала надежда; Люля старалась не думать о будущем, а Татьяна к нему стремилась и льнула всей душой; Люля чувствовала себя старой разбитной бабой, а Татьяна — юной девчонкой, только вступающей в большой мир. Так кто кого должен был больше понимать и кто кому должен был помогать?

Другого выхода у Люли не было, как только полагаться на себя во всех дальнейших одиссеях, потому что Татьяна окончательно вышла из игры — она принялась исполнять свои давние мечты, и быть хоть кому-то полезной не могла. Без преувеличения, девушка была оглохшей и ослепшей, как певчая птичка в мае при исполнении любовных рулад.

Вдруг перед их глазами замелькали какие-то тени. Люля тревожно осмотрелась по сторонам и заметила, что они едут по мосту через Днепр.

— Это уже конец? — спросила она у Татьяны.

— Да, сейчас будет конечная остановка.

— Тогда я побежала в другой вагон, — а увидев, что ее спутница ничего не поняла, объяснила: — Не к лицу такой простой крестьяночке, какой ты меня сделала, ездить в спальных вагонах — это бросится в глаза. Встретимся возле пригородных касс.

— Их там много, — спехом сказала Татьяна, — и возле всех очереди.

— Возле третьей!