Афган. Территория войны

Все изменилось в одночасье. Дом наполнился страшными звуками. Марина Федоровна потеряла сознание и, падая, зацепила стул, который с грохотом упал на пол. Светлана начала кричать, у нее неожиданно начались схватки, хотя до родов оставалось еще два месяца. И только тут отец пришел в себя, стал бегать то к жене, то к невестке, не зная кому вначале помочь. Капитан позвонил в военкомат, оттуда вызвали сразу две бригады скорой помощи.

Родила Светлана семимесячного сына, хоть и до срока, но нормального ребенка. Этот малыш вдохнул капельку жизни в Сашиных родителей. Но самое страшное было впереди.

Через два дня привезли гроб с телом для похорон. Гроб цинковый, открывать не положено. Пока готовили похороны, возле гроба стояли два солдата, которые менялись каждые четыре часа. Отец просил капитана, который приехал сопровождать тело, чтобы разрешили открыть хотя бы лицо. Хотелось попрощаться по-человечески, но капитан показал бумаги, в которых было написано, что открывать гроб не положено.

Все дни и ночи Марина Федоровна не отходила ни на минуту от гроба, слез уже не было, да и голос пропал. Сидела на стуле, руки так аккуратненько положила на колени и смотрела в пустоту. Только голова качалась так медленно из сторону в сторону, как будто убаюкивала боль.

На второй день и Свету из больницы привезли. Ребеночек остался еще там, а она приехала попрощаться с любимым. Вошла в дом без крика, без плача. Подошла к гробу, но даже не дотронулась до него. Присела на колени перед матерью и положила голову на ее руки – «на, убаюкивай и меня, мне тоже больно, мама, так больно, что эта боль не умещается в моей груди, она давит, жжет». Так и качались они, мать пожилая и мать молодая, одна на стуле, а другая на коленях. Данилов-старший поднял девушку, прижал к себе и вывел на улицу.

– Ты иди, доченька. Иди к сыну, там ты нужнее, мы здесь сами, без тебя…

Зашел в комнату и долго так смотрел на гроб. Он отдал бы любые деньги, лишь бы открыть этот чертов цинковый ящик. Не верит он, не верит, и все тут. Сердце отцовское кричит: «Не верь, не верь!» Он и так и этак крутился возле гроба, прикидывал и длину, и ширину. Да не его это сын в гробу лежит, не Саша. А если он здесь, то ему или ноги оторвало, или голову. По длине не подходит.

Данилов-старший зашел в комнату и долго так смотрел на гроб. Он отдал бы любые деньги, лишь бы открыть этот чертов цинковый ящик. Не верит он, не верит, и все тут. Сердце отцовское кричит: «Не верь, не верь!» Он и так и этак крутился возле гроба, прикидывал и длину, и ширину. Да не его это сын в гробу лежит, не Саша. А если он здесь, то ему или ноги оторвало, или голову. По длине не подходит.

Вот такие страшные мысли витали в этой седой голове. И тут одна, уж очень шальная, перекрыла все остальные: «Не обманете, похороните завтра этот гроб, а я его откопаю! Врете, мой сын жив!» Подошел к жене, нежно так взял за плечи, поднял ее и повел в другую комнату. Ну как ей пережить завтрашний день, какой бы укол сделать, чтоб она проснулась уже послезавтра. Данилов ходил по дому, никого не замечая. Потирал руки, бурчал что-то себе под нос и не мог дождаться завтрашнего дня.

День был тяжелым: слезы, крики, оркестр со своими похоронными маршами. Пережили. Даниил Игнатьевич едва дождался ночи, оставил с Мариной Федоровной медсестру, а сам… Он, честный, искренний коммунист Данилов, решился преступить закон. Без всякого разрешения на эксгумацию пошел ночью на кладбище и вместе с другом начал раскапывать могилу, благо она свежая. Работали быстро, не успевали уставать, а там уже и гроб показался. Посмотрели они друг на друга, и Данилов покачал головой, утвердительно так, мол – начинай.

Сколько прошло времени, пока давний друг Николай электросваркой открывал гроб, Даниил Игнатьевич не знал, но, как только работа была закончена, он дрожащими от нетерпения руками сдвинул крышку гроба. А там… а там лежал щуплый пожилой мужчина узбекской наружности. Данилов аж подпрыгнул: «А я что сказал, что я вам говорил!!! А вы не верили, ну конечно, вы же не знаете моего сына, не мог он умереть, не мог, и все тут!»

Выпили они с Николаем, который предусмотрительно захватил с собой бутылку водки, и, успокоившись, начали фотографировать гроб с узбеком внутри. Закончив, закопали и пошли довольные с кладбища, только что песни не пели.

Не знал Даниил Игнатьевич, как сообщить своим женщинам о такой новости, поэтому решил сначала все выяснить сам. Могли, конечно, гробы и перепутать, но он почему-то был уверен, что его Сашка жив. Оделся и пошел для начала в роддом к Светлане.

– Дочка, скажи мне, кто этот майор, который подписал похоронку.