Афганистан идет за нами вслед

«Афганец» будет начинаться в десять-одиннадцать утра. При этом небо будет оставаться ясным, а ветер все в одном и том же направлении будет дуть и дуть. И притом очень сильно. Последние дожди пройдут в Кабуле в конце апреля — начале мая. А потом до самого нового года не упадет ни одной капли. Поначалу еще весной будут наползать тучи, подниматься ветер… Будет казаться, что вот-вот хлынет ливень. Да куда там! Одни смерчи. Самое поганое, когда они будут налетать на палатку. После этого на одеялах можно будет расписываться — столько на них будет пыли. Но все это обитателей палатки ожидало еще впереди.

2.

Автомобиль подъехал к вертолетам.

— В третий летите? — спросил вышедший из кабины офицер-оператор.

— К ним, — кивнул головой капитан Мясников, направлявшийся в батальон по приказу начальника связи.

— Саша, передай Ивановскому вот это, — протянул прибывший пакет.

— Обязательно, — заверил капитан.

Вскоре два «Ми-шестых», сделав небольшую пробежку по взлетке, по-днялись в воздух. Перевалили через горный хребет и спустя десять минут сели на аэродроме в Баграме. Здесь тоже стояли десантники. Были у прилетевших дела и в этой части. Решали их весь день, поэтому пришлось заночевать. Степанова радушно пригласил в свой бункер начальник штаба батальона старший лейтенант Павел Борисов. Оба бывшие суворовцы, они заканчивали и одно высшее командное училище. Встретившись, очень обрадовались. Борисов отличился в первые дни и был представлен к награде. Обогнал он Степанова и в должности — получил майорскую, а тот еще о ней даже не помышлял. Однако Алексей не зави-довал товарищу: заслужит. Павел имел ранение.

— О, да вы как короли живете! — восхищенно произнес Степанов, осматривая бункер. — Летом прохладно, зимой тепло… А в палатках все наоборот.

— Переходи к нам, — улыбнулся Павел. — Дам тебе для начала роту…

— Э, нет, бери выше. Я уже ею командовал…

— Так ты успел дисквалифицироваться.

— Издеваешься над «штабной крысой»? — притворно обиделся Алексей — Знаю, как вы нас крестите. Сам таким был…

Степанов подошел к столу, над которым висела лампочка. Взял в руки пепельницу, сделанную из панцыря черепахи.

— Твои упражняются?

— Мои… Ругал уже. Зачем, говорю, загубили? Для забавы?

— Молоденькая была… Панцырь прямо светится… — Алексей отставил пепелъницу в сторону.

Показалось, что у края панцыря eще осталась кровь.

— Не расстраивайся, Алеша. Что сделало, то сделано. Больше не будут. — Борисов спрятал пепельницу под стол, поставив на ее место обрезок гильзы из КПВТ — крупнокалиберного пулемета.

— Это уже лучше, — сказал Степанов. — А то рука не поднимается стряхивать пепел…

Перекурили.

— Слушай, Степаныч, ты, кажется, играл на баяне… Может изобразишь?

— А что, есть?

— Сейчас…

Солдаты принесли раздерганный инструмент. Несколько кнопок были сломаны, меха свистели, как прокуренные легкие старика. И все-таки на баяне можно было немного игратъ.

— Давай нашу, «Кадетскуа маму»… Не забыл еще?

Степанов запел под баян:

«С детских лет твоей ласки я навеки лишился

И ушел из родного дорогого угла.Ах, любимая мама, в чем я так провинился,Что меня ты так рано в СВУ отдала?..Там нас дяди чужие грубо брали за ворот,По ночам заставляли нас полы натирать,А потом месяцами не пускали нас в городИ учили науке, как людей убивать…Тот, кто жил и учился под заботою мамы,Никогда тот не сможет грусть кадета понять:Нас растили метели, воспитали бураны,

И приклад автомата мог лишь только ласкать…»

Борисов стал подпевать Степанову, и последний куплет они уже допели в два голоса:

«Ах, любимая мама, я тебя не ругаю.Ты всегда мне желала счастья в жизни, добра…А теперь я с друзьями в жизнь иную вступаю,Только жаль, пролетела золотая пора…»

Конечно, ни Борисов, ни Степанов никогда не жалели о том, что окончили суворовское военное училище. Более того, каждый из них гордился своим значком выпускника СВУ. Не расставались они с ними даже здесь, в Афганистане. А столь жалобная песня — это дань традиции. Так сказать, «кадетская классика». Хотя, наверное, не трудно было понять чувства и тоску по дому, родным и сверстникам тех десятилетних мальчишек, которые в послевоенные годы вплоть до середины шестидесятых после третьего класса надевали суворовские погоны и попадали в казарму…

Спели одну песню, потом еще…

— Эх, хотя бы ради приличия чего-нибудь на стол, — сокрушенно вздохнул Борисов. — Ты все-таки гость…