Афганский компромат

— Может, и нет, только вера — она разная бывает. Я, например, не считаю нашего Бога мелочным субъектом, который требует ежедневных поклонений себе. Я лично понимаю это так: молитва должна идти к Богу только в большой нужде, а благодарность — проистекать от души. Достаточно нескольких слов. «Слава Богу» — зачастую чуть ли не самая лучшая молитва и благодарность. Я видел, как солдат после боя неистово целовал крест и повторял эти слова. Уверен, если Бог есть, то эта благодарность была услышана Им. Есть вера не только в Бога, но и в правду, в светлое будущее, в то, что ценой твоей жизни ты можешь спасти много других. Хотя одно не исключает другого.

— А вы когда-нибудь молились? По-настоящему?

Ефимов на секунду смутился, затем мягко толкнул Зудова в плечо и заявил:

— Шел бы ты отсюда, болтун. Достал уже! — Старший прапорщик выдавил из себя кислую улыбку. — Дай кофе хоть допить, а то холодный уже.

Сашка ушел, а Ефимов, словно не решаясь быть искренним даже сам с собой, уткнулся лицом в кружку. Он не хотел раскрывать душу кому бы то ни было.

Да, Сергей молился не единожды. Но истово, до горячих слез — только один-единственный раз в жизни. Это произошло несколько лет назад, но он помнил все совершенно отчетливо, будто беда случилась только вчера.

Сугробы перекрыли дороги. Новый год через час, но никто не накрывал столы, а из детской доносились хриплые стоны. У Сергея, сидевшего в кресле, ныло сердце. Супруга прикорнула на диване, а он напряженно вслушивался. Когда ему чудилось, что дыхание кого-то из малышей оборвалось, он входил в детскую, опускался на колени и подолгу прислушивался, холодея от страха.

Соседка-докторша поставила обоим детям жуткий диагноз — воспаление легких. Лекарств у нее при себе почти не было. Следовало бы отвезти сына и дочь в больницу, но дороги занесло, а метель все усиливалась. Он донес бы их на руках, но ветер и холод!.. Ефимов не рискнул и теперь жалел об этом. Там врачи, а здесь только он, супруга и завывание ветра. Никогда в жизни Сергей не испытывал такого отчаяния.

Пробило полночь. Он прошел в сени, не чувствуя холода, выбрался на улицу.

— Боже, помоги нам! — взмолился молодой отец. — Господи, только не дети! — Ефимов упал на колени, уткнулся лицом в сугроб.

Он рыдал и молил, взывал к милосердию. Сколько прошло времени, Сергей не знал, вернулся в дом, к детям, только тогда, когда выплакал все слезы, сел в кресло да так и оставался в нем до тех пор, покуда не начало светать.

Первые блики зари озарили стекла заледеневших окон. Тогда Сергей встал, вошел в детскую, опустился на колени, прислушался, потрогал ладонями маленькие лобики и облегченно вздохнул.

Слава Богу!

За ночь произошла благотворная перемена. Жар у детей спал, дыхание выровнялось.

Слава Богу!

Сергей поднялся с коленей, вышел на улицу.

Метель стихла, он повернулся лицом к поднимавшемуся солнцу и прошептал:

— Спасибо тебе, Господи! Спасибо!..

Кофе кончился. Воспоминания разбередили душу. Есть Ефимову уже не хотелось.

— Миша, тефтели будешь?

— Спасибо, я перекусил, — отказался тот.

— Саша, а ты? — обратился Сергей к Зудову.

— Нет, спасибо, я вон с пацанами уже каши навернул.

— Ребята, кто тефтели будет? — предложил он уже гораздо громче.

— Товарищ старший прапорщик, давайте мне! — откликнулся Уткин.

— Держи.

— Спасибо!

Бойцы продолжали гонять чаи, болтать о своем. Ефимов поднялся, направился к своей палатке, постелил коврик и завалился спать.

«А Уткин, кстати, на восхождениях молодец, хорошо шел, втянулся. Если бы не водка, можно было бы попытаться сделать из него нормального бойца. А пьянка… надо будет завтра еще разок с ним поговорить. Может, что и получится». — С этой мыслью Ефимов и окунулся в продолжение сна.

Сергей знал, что люди часто чувствуют свою смерть или опасность, грозящую им, но никогда не думал, что сам испытает нечто подобное. Не верил он в это и сейчас, когда с самого утра на душе лежала какая-то тяжесть. Он никак не мог понять, что это — предчувствие чего-то недоброго или обычная хандра.

«А может быть, на самом деле мы запоминаем лишь те единичные случаи, когда подобные опасения оправдываются, и не помним о тысячах других, когда ничего не происходит? — рассуждал Ефимов, сидя на броне, свесив ноги в правый люк транспортера. — Нет, все-таки все эти предчувствия — глупости и ничего больше. Иначе следует допустить, что людям дано предвидеть будущее, а это…» — Он не закончил мысль.

Водитель, не сбавляя скорости, перескочил через камни, торчавшие на дороге, и бронетранспортер прилично тряхнуло. Сергей вылетел из люка, почувствовал удар, ощутил боль и потерял сознание.

Потом были больничная палата, белые стены и люди. В полубессознательном состоянии все контуры оказались размыты. Он едва слышал свое тяжелое дыхание и ощущал сильную жгучую боль.

— Наркоз не действует. Ему больно…

— Сделайте еще!

Свет, темнота, боль.

Следом серое безвременье, откуда доносился безликий голос:

— Что тебе передал полковник Дорохов?

— Ничего, — прошептали губы. — Ничего…

— Он вручил тебе какой-то документ?

— Нет, — ответило за Сергея непонятное упрямство, сидевшее в нем.