Афинские убийства, или Пещера идей

– Ты ошибаешься, Крантор. Это не тот секрет, который захочет узнать Человечество. Я не верю в пророчества или в оракулов, но если бы мне довелось что-нибудь предречь, я сказал бы, что Афины станут колыбелью нового человека… Человека, который будет бороться с помощью глаз и разума, а не с помощью рук, и будет учиться, переводя тексты своих предков…

Крантор слушал его с широко раскрытыми глазами, будто вот-вот собирался расхохотаться.

– Единственный вид жестокости, который я предрекаю, – жестокость вымышленная, – продолжал Гераклес. – Мужчины и женщины смогут читать и писать и образуют общества мудрых переводчиков, которые издадут и расшифруют труды наших современников. И, переведя написанное другими, они узнают, каким был мир до прихода царствия разума… Ни тебе, ни мне этого не увидать, Крантор, но человек идет к Разуму, а не к Инстинкту…[133]

– Нет, – с улыбкой возразил Крантор. – Это ты ошибаешься…

Его странный взгляд, казалось, упирался не в Гераклеса, а в кого-то втиснутого в скалистую стену пещеры за ним или, быть может, под его ногами, на какой-то незримой глубине, хотя из-за сгущавшихся сумерек Гераклес не мог в этом окончательно убедиться.

На самом деле Крантор смотрел на тебя.[134]

Он заявил:

– Эти предсказанные тобой переводчики ничего не раскроют, потому что их не будет, Гераклес. Философским учениям никогда не восторжествовать над инстинктами. – Повысив голос, он продолжал: – Нам кажется, что Геракл побеждает чудовищ, но меж строчек, в текстах, в прекрасных речах, в логических аргументах, в мыслях людей свою ужасную главу вздымает Гидра, рык раздается яростного льва, и кровожадные свирепые кобылы гремят копыта бронзой по камням. Наша природа не есть[135]

– Наша природа не является текстом, в котором переводчик может найти окончательную разгадку, Гераклес, или даже набор невидимых идей. А значит, ни к чему побеждать чудовищ, ибо они таятся внутри тебя. Скоро кион пробудит их. Не чувствуешь еще, как они ворочаются в твоей утробе?

Гераклес собирался опять съязвить, когда вдруг из темноты за треножником с углями из сваленной у стены с факелом кучи донесся стон. Не в силах различить его в темноте, Гераклес все же узнал голос стонавшего.

– Диагор! – окликнул он. – Что вы с ним сделали?

– Ничего, что не сделал с собой он сам, – ответил Крантор. – Он выпил кион… и должен тебя уверить, мы все были поражены тому, как быстро он на него подействовал!

И, повысив голос, он насмешливо добавил:

– О, благородный платоновский философ! О, великий идеалист! Какую ярость он на себя таил, о Зевесе!..

Кербер – бледное, бегающее зигзагами пятно – поддержал восклицания хозяина свирепым лаем. Отзвуки его сплелись в длинные косы. Крантор присел и ласково погладил его.

– Ну, ну… Спокойно, Кербер… Ничего страшного…

Воспользовавшись этой возможностью, Гераклес с силой дернул свисавшую с правого золоченого гвоздя веревку. Гвоздь немного подался. Обрадовавшись, он снова дернул, и гвоздь тихо вышел из стены. Поглощенный собакой Крантор ничего не видел. Теперь все решала быстрота. Но когда он попытался пошевелить высвобожденной рукой, чтобы развязать другую, он увидел, что пальцы не слушаются его: они закоченели, под кожей словно пробегала из конца в конец целая армия расплодившихся крошечных змеек. Тогда он изо всех сил дернул левый гвоздь.

В тот момент, когда он поддался, Крантор обернулся.

Гераклес Понтор был человеком полным и низким. Кроме того, в ту минуту его истерзанные болью руки бессильно свисали по обе стороны тела, как сломанные орудия. Он сразу понял, что его единственный шанс в том, чтоб использовать для нападения какой-нибудь предмет. Глазами он уже выбрал ручку торчавшей из углей кочерги, но она была слишком далеко, и стремительно надвигавшийся Крантор перекрыл бы ему дорогу. Но тут, в то биение сердца или колебание век, когда время останавливается, а мысль замирает, Разгадыватель почувствовал даже, а не увидел, что с концов перевязывавших ему запястья веревок еще свисают золотые гвозди. Когда тень Крантора выросла и покрыла собой все тело Гераклеса, он быстро поднял правую руку и описал ею в воздухе молниеносный резкий полукруг.

Наверное, Крантор ожидал удара кулаком, потому что, увидев, что рука, не задев, пронеслась мимо него, он не отпрянул и гвоздь врезался ему прямо в лицо. Гераклес не понял, куда именно он попал, но услышал крик боли. Он бросился вперед, устремившись взором к рукоятке кочерги, но сильный удар в грудь лишил его дыхания и откинул в сторону так, что он покатился, как спелый, падающий с дерева плод.

Во время последовавшей жестокой пытки он пытался вспомнить, что в юности дрался в панкрасии. Всплыли даже имена некоторых противников. Перед ним появились сцены, картины триумфов и поражений… Но мысли прерывались… Фразы теряли связность… Превращались в отдельные слова…