Афины и Константинополь. А. Милюкова. – Турецкая империя. Сочинение А. де Бессе

Книга – плод схоластики – тоже имеет громкое и длинное заглавие; но в нем всегда есть некоторое глубокомыслие и претензия на скромность. Печатается она тоже не всегда опрятно, но большею частию очень исправно. Широкие замашки всегда в ней бывают обруганы в предисловии; а затем начинается аккуратнейший, кропотливейший подбор самых мелких мелочей, доходящий иногда до того, что от букв – от напечатанных букв – начинает пахнуть потом. Признаки дарования в подобных книгах тоже иногда встречаются, но уже в чахоточном виде.

Но общее в обоих этих родах книг – то, что из них вы никогда не узнаете сущности предмета, его внутреннего характера и настоящего значения. Этому условию вполне удовлетворяет и «Турция» г. Альфреда де Бессе. Мы уже заметили, что гораздо больше, чем из его книги, можно узнать о Турции из путевых записок г. Милюкова, хотя он вовсе и не имел в виду представить полную характеристику Турции…

Записки г. Милюкова читаются очень легко, хотя он и распространяется иногда в очень длинных, описаниях картин природы (большею частию недоступных описанию) и памятников искусства. Нас занял, между прочим, контраст, представляемый живым народом Афин с неподвижными стамбульскими турками. В Афинах греки бегают, шумят, толкуют, спорят, жалеют, что Демосфена теперь нет у них… Это забавное сожаление, выраженное одним студентом афинским, подробно передано г. Милюковым. Оно показывает, что и в нынешних греках бродит недовольство настоящим и что-то такое, похожее на любовь к национальной свободе… «О чем теперь говорить Демосфену?» – возразили студенту; и он, немедленно разгорячившись, начал толковать (стр. 47):

– Как о чем? Да разве Греция так счастлива и народ доволен, правительство до того твердо и бескорыстно, что старому оратору осталось бы только молчать от удовольствия! О чем говорить ему! Да неужели некого обличать теперь? Разве в наше время он не нашел бы в Греции ни пронырливых Филиппов, ни продажных Эсхинов? И вы думаете, – он остался бы доволен и молчал, когда у нас строят мраморные дворцы, а нет нигде проезжих дорог; когда ежегодно тратят десятки тысяч драхм на поливку королевского сада, а столичные улицы освещаются не газом и даже не маслом, а одной кроткой луною.

– Да вы читаете настоящую филиппику…

– Нет, это только слабая оттониада,[2]

– возразил студент, одушевляясь еще более. – Неужели, думаете вы, не возмутило бы Демосфена это преследование книгопечатания и ограничение свободы мыслей, эти подкупы на выборах и интриги в министерстве, эта продажность законов и вопиющая несправедливость наших маститых архонтов. Нет, он сорвал бы маску с этих бесстыдных правителей и судей и заставил бы привести их – вот на этот холм.

И он указал на то место, где был Ареопаг.

А в самом деле – в этом народе как будто есть какое-то право говорить этакие речи… Все его окружающее как-то оправдывает его восторженность. У него и Демосфен был и Ареопаг был…

И не только шумят да декламируют афиняне; они серьезно интересуются политикой, серьезно учатся, и это не в одном привилегированном классе, а во всех званиях. Афинский университет открыт для всех, без всякой платы, и молодежь умеет ценить это благодеяние.

Здесь, – говорит г. Милюков, – водятся всякого рода студенты – даровитые и почти бездарные, богатые и почти нищие, но нет, говорят, студента, который бы ничего не делал. Того известного типа молодого человека, который надевает студентский сюртук для того, чтобы блистать в кондитерских и театрах, в Афинах не существует (стр. 74).