Африканец

В моей памяти хранятся жгучие воспоминания о моей первой встрече с муравьями сразу после прибытия в Огоджу. Я находился в саду, неподалеку от дома, и не заметил отверстия в земле, которое было не чем иным, как входом в муравейник. Внезапно, я и сам не понял, как это произошло, меня окружили со всех сторон тысячи насекомых. Откуда они взялись? Скорее всего, я придавил ногой «оголенную» зону, расположенную вокруг отверстия их галерей. И запомнились мне не столько муравьи, сколько ужас, который я тогда ощутил. Я замер на месте, неспособный убежать, неспособный думать, на земле, мгновенно превратившейся в живой ковер из панцирей, лапок и усиков, который кишел вокруг меня, все больше затягивая меня в свой водоворот, я видел муравьев, карабкавшихся на мои ботинки, пробиравшихся между петлями пресловутых шерстяных носков, навязанных мне отцом. Одновременно я почувствовал жжение от первых укусов на лодыжках и вдоль бедер. Ужасное впечатление, что вот-вот я буду съеден живьем. Сколько это продлилось, – секунды, минуты? Достаточно, чтобы оказаться кошмаром. Я этого не помню, но, кажется, я закричал, должен был закричать, потому что в следующий момент я был спасен мамой, которая унесла меня на руках, а там, перед верандой, меня обступили брат и соседские мальчишки. Они молча смотрели, и, как знать, не смеялись ли? А может, зубоскалили вовсю: Small boy, him cry? Мама сняла с меня носки, аккуратно их сворачивая, словно удаляя омертвевшую кожу, и – словно меня исхлестали колючие ветки – я увидел, что мои ноги покрыты темными точками с проступающими из-под них капельками крови, это были муравьиные головы, оставшиеся на коже, тогда как тела были уже вырваны, пока мама избавляла меня от носков. Муравьиные челюсти так глубоко вонзились мне в кожу, что головы пришлось извлекать одну за другой промытой спиртом иголкой.

Случай из жизни – ни больше ни меньше. Но почему он так прочно засел в моей памяти, словно я до сих пор чувствовал на ногах следы от укусов муравьев-«солдат», словно все это произошло вчера? Наверняка потому, что к этому примешивалась легенда, давняя греза. Еще до моего рождения, рассказывала мне мама, ей приходилось путешествовать верхом по западной части Камеруна, где отец работал разъездным врачом. Ночи им порой приходилось проводить в «дорожных хижинах», обычных лачугах из ветвей и пальмовых листьев, стоявших по обочинам дорог, в которых они вешали свои гамаки и спали. Как-то вечером пришли носильщики и разбудили их. В руках у них были зажженные факелы, и говорили они тихими голосами, торопя отца и маму поскорее встать. Когда мама это рассказывала, она прибавляла: первое, что ее тогда встревожило, – это тишина, мертвая тишина вокруг, тишина в лесу и шепот носильщиков. Стоило ей подняться, и при свете факелов она увидела, что огромная колонна муравьев (те же красные муравьи, которых обступали «солдаты») вышла из леса и начала пересекать поле. Даже не колонна, а скорее вязкая живая река, которая медленно продвигалась, следовала прямым курсом, не останавливаясь и не заботясь о препятствиях. Тесно сцепленные друг с другом, муравьи двигались, сжирая и разрушая все на своем пути. Отцу и матери едва хватило времени собрать вещи, одежду, сумки с продуктами и лекарствами. В следующее мгновение темная река достигла хижины.

Сколько раз слышал я от мамы эту историю? Наверное, немало, если в конце концов поверил, что она произошла со мной, смешав в сознании всепожирающую реку с вихрем муравьев, которые на меня напали. Ощущение присутствия роящихся вокруг меня насекомых порой завладевает мной, и я застываю во сне, прислушиваясь к тишине, нестерпимой, пронзительной тишине, которая страшнее любого шума в мире. Тишине муравьев.

В Огодже насекомые были повсюду. Дневные, ночные. Часто то, что ненавидят взрослые, не вызывает такой же реакции у детей. Мне почти не приходится напрягать воображение, чтобы представить, как отовсюду, из всех углов, каждую ночь у нас в Огодже являлись полчища тараканов – «тараканищ», как говорил о них когда-то дедушка на креольском, этих героев маврикийской загадки: kankarla, nabit napas kilot, что означает: «во фраке, но без порто́к». Насекомые вылезали из щелей в полу, из-под потолочных плинтусов, семенили со стороны кухни. Отец ненавидел их. Каждую ночь, выходя на тщетную и нескончаемую охоту, он бродил по дому – фонарик в одной руке, шлепанец в другой. Он был уверен, что тараканы являлись причиной многих заболеваний, в том числе и рака. Помню, как он говорил: «Хорошенько вычищайте грязь из-под ногтей на ногах, иначе тараканы придут ночью, чтобы их погрызть!»

Для нас же, детей, это были просто насекомые, как любые другие. Мы тоже охотились на них и ловили, но чтобы тут же дать им свободу где-нибудь поближе к родительской комнате. Тараканы были жирнющими, красно-коричневыми, с ярким блеском. Некоторые летали – хотя и тяжеловато, с трудом.