И ЕГО СЕКРЕТЫ

Вы бы не хотели, скажем, изобрести что-то или открыть новый физический закон, а то и сочинить поэму или написать концерт для фортепьяно с оркестром?

Не плохо бы, верно? Только как это сделать? Говорят, Шиллер уверял, будто сочинять стихи ему помогает запах гнилых яблок. И потому, принимаясь за работу, всегда клал их в ящик письменного стола. А физик Гельмгольц поступал иначе. Разложив все мысленно по полочкам, он дожидался вечера и медленно поднимался на гору лесной дорогой. Во время такой прогулки приходило нужное решение.

Словом, сколько умов, столько способов заставить мозг работать творчески. А нет ли каких-то строго научных правил? Одинаковы ли они для математиков, биологов, инженеров, поэтов, художников? Да и существуют ли такие приемы, или каждый должен полагаться на свои природные способности и капризы вдохновения?

Это тем более важно знать, что теперь появились «электронные ньютоны» — машины, специальность которых делать открытия. Но их еще нужно учить.

Решающее слово здесь принадлежит биологам: именно они должны давать рецепты инженерам. А биологи и сами знают о том, как мы думаем, далеко не все. Им предстоит еще активнее исследовать лабораторию нашего мышления.

О том, как ведутся эти исследования, как постепенно «умнеют» машины, как они учатся и как их учат, — словом, о новой науке эвристике рассказывает эта книга.

Глава 1

Синяя птица творческого счастья

СКАЗКА ЕГО ЖИЗНИ

— Могу я видеть братьев Гримм?

Служанка, отворившая дверь, с сомнением оглядела нескладного долговязого посетителя. «Бог мой, до чего он худ и длинен, руки на целую четверть торчат из рукавов, а ноги тонки, как у птицы, да и сам он чем-то похож… на аиста… — Она с любопытством рассматривала странного посетителя. — Кто бы это мог быть? Ладони его рук широки и грубы, как у плотника, а башмаки, о мой бог, до чего же они огромны! Господину, видимо, не приходилось опасаться, что кто-нибудь случайно подменит его галоши… Господину? Да, такой красивый камзол с пышным бантом плотник не наденет даже в праздник…»

Увидев, что посетитель нетерпеливо поддергивает короткие рукава камзола, служанка как можно вежливее спросила:

— Кого из братьев вы желаете видеть?

— Того, который больше написал.

— Яков ученее, — невольно улыбнувшись, ответила она.

— Ну, так и ведите меня к нему…

Яков Гримм поднял на вошедшего спокойные доброжелательные глаза.

— Я являюсь к вам безо всякого рекомендательного письма, надеясь, что имя мое вам не безызвестно, — напыщенно произнес тот.

— Кто вы?

Посетитель назвал себя. Гримм с некоторым смущением ответил:

Что-то я не слыхал вашего имени. Что вы написали?

Теперь, в свою очередь, смутился гость.

— Тоже сказки, — неуверенно произнес он.

— Я их не знаю… Прошу вас, назовите другое ваше произведение, может, оно мне знакомо.

Посетитель перечислял, но Гримм только покачивал головой. Странному гостю стало, видно, не по себе:

— Что вы должны обо мне подумать, — сбивчиво пробормотал он. — Пришел к вам ни с того ни с сего и говорю только о своих сочинениях! И все-таки вы знаете меня, — вдруг оживился он. — Есть сборник сказок разных народов, он посвящен вам, там есть и одна из моих сказок.

— Я и этой книги не читал, — добродушно ответил Гримм. — Однако я очень рад вас видеть у себя. Позвольте мне познакомить вас со своим братом Вильгельмом…

Но чудаковатый посетитель торопливо пожал хозяину руку и поспешил удалиться. Было видно, что он очень расстроен своим неудачным визитом к знаменитым немецким сказочникам. Подумать только: все в один голос говорили, что в Берлине его хорошо знают и ждут, а оказывается, как раз те, с кем он надеялся о многом поговорить, про него даже не слыхали. Может быть, правы земляки, насмехавшиеся над его поездками. «Наш сказочник гоняется за славой по всей Европе», — говорили они.

А разве простое тщеславие руководит им? Ведь человек, прославивший себя за границей, делает честь своей родине. Что касается славы, то одним своим появлением ее не создать. Его знают за границей не просто как известного датчанина, а как поэта, сказочника. Чем же он виноват, что его сказки пришлись по душе и немцам, и англичанам, и французам. Ведь недаром он получил столько приглашений. Короли и герцоги наперебой зазывали его в гости, упрашивая прочесть новую сказку.

Шуман и Мендельсон были так любезны, что исполнили специально для него свои новые произведения. Гёте первый подошел к нему на литературном вечере и представился. А милый Диккенс, у которого он гостил, его прелестная жена и пятеро ребятишек стали близкими друзьями. Совсем незнакомые люди присылали ему восторженные письма. На улицах его узнавали, ему кланялись, и он сам, когда никто не видел, раскланивался со своими портретами в витринах. А проходя мимо многочисленных зеркал в залах королевских дворцов, не мог удержаться, чтобы не состроить «гениальное» лицо!