Агасфер. Чужое лицо

…Гудок паровой машины словно переключил время с тяжкого ожидания на непостижимую воображением быстроту. С первым его аккордом Асикага молниеносно вырвал свой меч из ножен и без замаха нанес Бергу слева рубящий удар в горизонтальной плоскости. Катана ударила по основанию сабли, которую Берг держал обеими руками, со страшной силой, едва не выбив оружие. Удар был настолько мощным, что острие меча коснулось шеи офицера.

Не успев сообразить, ранен он или нет, Берг уже видел, как тяжелый клинок противника, словно вопреки физическим законам, остановился у его лица и тут же стал возноситься вверх, для завершающего удара. Какой-то первобытный инстинкт бросил молодого офицера не назад, не вбок – а под ноги противника, в то самое мгновение, когда сердито жужжащий меч распорол воздух за его спиной.

Перекатившись вперед и вбок, Берг спешно поднимался на ноги, с отчаянием констатируя, что противник намного быстрее его. Что он просто не успеет отразить третий удар. Асикага, по-кошачьи извернувшись, уже почти нанес этот удар. Клинок летел к левому боку поднимающегося на ноги противника…

Берг попытался защититься от удара саблей – с таким же успехом он мог подставить под тяжелый меч легкую тросточку. Катана легко отбросила сабельный клинок и ударила по левой руке Берга – и одновременно сам Асикага получил страшный и неожиданный для него удар крылом семафора, мимо которого в тот момент промчался поезд.

На глазах Берга тело японца с наполовину оторванной головой с сучащими ногами было отброшено на самый край крыши вагона, перекатилось пару раз по инерции и свалилось вниз. Все было кончено. А поезд продолжал мчаться вперед…

Вцепившись в добытую шкатулку, Берг снова потерял сознание. И уже не слышал, как случившийся среди пассажиров доктор из Варшавы сердито распекал железнодорожный персонал за медлительность. Бегло осмотрев раненого, он потребовал немедленной доставки его в больничный стационар. Властный тон доктора оказал на старшего кондуктора магическое действие: он распорядился перенести носилки с раненым в угольный тендер локомотива. Туда же забрался со своим саквояжем и доктор, а кондуктор, приказав машинисту отцепить вагоны, поместился с зажженным красным фонарем на крохотной площадке над передней решеткой паровоза.

Опоясавшись тучей пара, локомотив тронулся с места и, набирая скорость, ринулся вперед. Кондуктор знал, что они на «зеленой улице», однако из предосторожности все время размахивал красным фонарем и поминутно, перегнувшись, грозил машинисту кулаком: сигнал, сигнал подавай! Вот локомотив и ревел почти беспрерывно, на предельной скорости мчась к Варшаве.

На крыльце стоял господин в черной визитке и при аккуратной бородке. Посетитель прикоснулся двумя пальцами к венскому котелку и шаркнул ногой:

– Позвольте рекомендоваться: доктор Шлейзер из Варшавы! Предупреждая ненужные вопросы, я сразу и категорически заявляю вам, сударь, что не ищу практики или пациентов.

– Тогда что вам угодно?

– Говорит ли вам что-либо имя Михаила фон Берга, сударь?

– Мишеля? – Хозяин особняка невольно поглядел по сторонам, шагнул к посетителю. – Да, разумеется – это жених моей дочери… Прошу вас, проходите, доктор.

– Благодарю… Слушайте меня внимательно, сударь! Господин фон Берг, которого вы уже завтра, возможно, откажетесь признавать женихом вашей дочери, попал в большие неприятности. Спасибо Иисусу – при монастыре, куда я его отвез еле живого, был приют для престарелых и убогих! А там – вполне компетентный персонал сестер милосердия и даже два доктора, ушедшие от мира. Там я произвел единственно возможное, на мой взгляд, медицинское действие – ампутировал молодому человеку и без того почти что отрубленную руку…

Пролог

– Объявился наш Агасфер! – улыбаясь, сообщил Манасевич-Мануйлов[1] входя в кабинет директора Департамента полиции Лопухина. – В Иркутске он! Но есть сведения, что в ближайшее время, месяца этак через два, он оттуда съедет…

– Откуда сведения? – не поднимая головы от бумаг, поинтересовался директор.

– Ну вы же знаете, свои источники я не выдаю, уважаемый Алексей Александрович! Вы же знаете, ваше высокопревосходительство, есть у меня в Разведывательном отделении человечишко…

Мануйлов вольготно развалился в кресле, однако тут же, поймав взгляд Лопухина, поджался и сел скромнее. Директор же, с нескрываемой злобой глядя на него, еле удержался от того, чтобы не закричать в голос, не вскочить, не затопать ногами. Как он ненавидел этого выскочку! Ненавидел – но поделать с ним ничего не мог: слишком был ловок голубой Сапфир[2].