– Нашел время младенцев плодить, – сверкнул стеклами пенсне Троцкий. – Да еще бабское племя множить… Но раз уж так получилось – говорю авторитетно: спецвагон тебе положен! Положен, понимаешь? Я подскажу Смидовичу, он распорядится. Ты когда уезжаешь?
– Нынче же и хотел, товарищ наркомвоенмор… Обстановка в Чите сложная!
– Смидович! – повернулся Троцкий к комиссару. – Отправь товарища Блюхера на Северный вокзал на моей машине. И проследи, чтобы к его приезду салон-вагон для красного командира Блюхера был готов! Лично проследи, а то прикажу оркестру играть музыку, которую ты не услышишь! Вместе с прочим железнодорожным персоналом Северного!
– Слушаюсь, товарищ наркомвоенмор! – вытянулся тот.
– Ну, а тебе, Блюхер, большое революционное спасибо за то, что воюешь славно, – подумав, Троцкий выскочил из-за столика, крепко пожал Блюхеру руку. – Желаю не меньшей революционной удачи и впредь! Да не забывай, что тут умного услышал!
– Так точно, товарищ наркомвоенмор!
– Ну, а сейчас ступай! – не стесняясь, Троцкий осмотрел руку, только что протянутую для рукопожатия и тщательно вытер ее носовым платком. – Дел много, товарищ Блюхер! Настоящих дел невпроворот, а ты тут со своими младенцами и буржуазной мягкотелостью отвлекаешь! Стенографисты, готовы? Начали…
Хотевшего рассыпаться в благодарности Блюхера не слишком церемонно подталкивали к выходу.
Смидович, вытирая платком лоб, вслух прикидывал:
– Так, Блюхер, с тобой я не поеду: шеф пошлет, а через пять минут забудет и хватится. Машина с шофером здесь еще? Здесь! Ну, а вокзальному начальству я сейчас по телефону хвоста накручу – там тебя встретят честь по чести! Давай, езжай!
Наконец истомившиеся ожиданием пассажиры – в основном военные – узрели, как из каких-то тайных закоулков, из путаницы стрелок и перекрещивающихся рельсов, тихо постукивая колесами, выполз длинный шестиосный вагон царских времен. Мягко подталкиваемый локомотивом, он пристроился к хвосту состава. Тотчас, откуда ни возьмись, дальнюю часть перрона заняли невесть откуда появившиеся красноармейцы, которыми командовали хмурые особисты, затянутые в кожу. По образовавшемуся коридору быстро прошли десятка два военных в портупеях и с ними две женщины. Одна из них несла на руках голосящего младенца.
– Ну, слава богу! – зашептались опытные пассажиры. – Раз спецвагон прицепили – значит, без задержек и сюрпризов покатим!
Тем временем впереди мощного локомотива встала военная мотодрезина с пулеметным «гнездом» и полудюжиной красноармейцев с винтовками. А с другой, невидимой для пассажиров стороны поезда, в царский вагон стали грузить коробки со спецпайком для высокопоставленных пассажиров – ящики с консервированными молоком и консервами, корзины с фруктами, какие-то позвякивающие коробки…
Не обошлось и без конфуза: из полуоткрытой передней двери спецвагона на дебаркадер вдруг выкатился… настоящий апельсин. Красноармеец охраны, в сапог которого уткнулся диковинный по голодному времени фрукт, не успел на него и глаз скосить, как подскочивший особист, хмуро поглядывая на пассажиров, поднял апельсин, обтер его рукавом куртки и бережно передал в вагон[112]
.Простые пассажиры сделали вид, что ничего такого не видели.
«Обряд» погрузки спецвагона завершился появлением мотоциклета. Самокатчик под расписку передал старшему охраны вагона облепленный сургучом пакет, развернулся и, пустив по пустеющему перрону клуб едкого дыма, со стрекотом исчез.
– А это что, Коля? – шепотом спросила у своего военного спутника какая-то женщина.
– Помолчи, Катерина, – одернул ее военный. – По всей вероятности, последние сводки с фронтов, директивные указания. В общем, служебная документация, за ознакомление с которой нашего неуполномоченного брата сразу к стенке ставят… Пошли в вагон, сейчас точно поедем!
– А я в последний раз настоящий апельсин лет пять назад видела, – вздохнула женщина. – Папа на Рождество целую корзинку принес! Запах, кажется, до сих пор помню!
– Пошли-пошли, – торопил ее военный. – Вот свернем шею мировой гидре контрреволюции – и апельсины тебе будут, и французские булки…
– В спецвагоне-то, видать, мировая революция уже победила, – ядовито вздохнула женщина и покорно засеменила за своим спутником.
Тем временем пассажиры спецвагона, вовсе не избалованные плодами победы мировой революции, осторожно подпрыгивали на мягких диванах, трогали пальцами бомбошки на оконных тяжелых шторах. Блюхер оставил в распоряжение своих спутников-штабистов кабинет, занимающий большую половину вагона, а сам с семейством и сестрой жены занял два закутка, в которых при старом режиме обитали адъютанты высокопоставленных пассажиров. Сунувшись в буфетную часть вагона, он попятился при виде консервов, корзин с белым хлебом и прочим добром, которое деловитые буфетчики, чем-то похожие на особистов, раскладывали по полкам и шкафчикам.