– Да с чего вы взяли про офицера, господин профессор? Сроду не служил, ей-богу! В городах больших живал, было дело. Много раз примечал, как господа сигары курят, – вот и решил показать, что и мы тут не лыком шиты! А что фамилия немецкая у меня, так от батюшки досталась…
– Ладно, племянничек! – вздохнул Агасфер. – Не хотите передо мной раскрываться – может, оно и правильно. Совет один позволите на прощанье, господин Рейнварт? Вашу походку ранение изменило, конечно. А вот привычка левую руку чуть полусогнутой держать, будто саблю придерживаете – осталась… Учтите!
Агасфер не без труда встал с низкой ступени крыльца, потянулся и направился обратно в бывший станционный буфет, откуда уже доносилась тихая, чуть с надрывом, песня про ямщика.
За время его короткого отсутствия в просторной комнате произошли некоторые изменения. Место Берга рядом с сыном уже заняла какая-то деревенская молодуха. Она то и дело просила Андрея сказать что-нибудь по-английски или по-итальянски и все время хохотала. Вниманием Медникова завладела женщина постарше, без конца подкладывающая ему на тарелку лучшие куски. Даже страшноватый на вид Безухий получил у деревенских баб свою долю внимания: накрыв голову чьим-то пестрым платком, он мастерски изображал из-под него то драку двух котов, то ссору торговок на базаре.
Появился за столом и новый гость – председатель сельсовета и местный уполномоченный советской власти в Тырети по имени Николай. Подчеркивая свой официальный статус, он нацепил на левую руку замасленную красную повязку с полустертой надписью «Распорядитель», а на пояс повесил кобуру с громадным револьвером полицейского образца. Курок револьвера был давно и безнадежно сломан.
Завидев Берга, Мария Родионовна замахала ему рукой и с готовностью подвинулась на скамье, подобрала край нарядного сарафана. Агасфер направился к ней, но тут запротестовала Катерина:
– Маша, подвинься! Пусть господин профессор меж нами сядет! Не каждый день к нам в Тыреть такие гости приезжают…
Берг послушно сел между молодыми женщинами, ловко ухватил обломанной вилкой ядреный соленый рыжик, аппетитно захрустел им:
– Эх, хорошо тут у вас, Катерина! Вот вы жалуетесь, что скучно, и поезда только раз в день проскакивают – а мне нравится. Тишина, покой… А природа какая! Я с самых Заларей вот думаю – может, бросить к черту свой суматошный Шанхай да переселиться куда-нибудь на глухую сибирскую станцию? Здесь и работается, полагаю, хорошо – а в Шанхае у меня руки никак до рукописи не доходят… Как думаете, Мария Родионовна?
Ханжикова помедлила с ответом, и в образовавшуюся паузу тут же ворвалась Катерина:
– Коли душа просит, препятствовать ей нельзя, товарищ профессор! У нас тут и впрямь хорошо – все, как вы перечислили! Воздух, природа, жизнь неторопливая… Живешь, и чувствуешь некоторую обособленность от окружающего мира. И книжку свою написали бы… В вашем возрасте в большом городе несладко, поди? Тем более с одной рукой… Ой, простите, товарищ профессор!
– Ничего страшного, Катенька, – успокоил Берг. – Знаете, я потерял руку так давно, что уже просто не представляю – что люди делают двумя? Ну, а то, что в глуши с одной рукой легче прожить – тут вы, пожалуй, не правы, голубушка… Тем паче – в нынешней России!
Настороженно слушавший «заморского» профессора председатель сельсовета тут же вмешался:
– Вы что-то имеете против Советской России, профессор?
– Ничуть, – поспешил заверить Агасфер. – Ничуть! Мне даже интересно, гм… Это власти наверняка будут против некоторых моих старорежимных привычек и пристрастий, дорогой товарищ!
– Это каких? – не отставал уполномоченный.
– Например, иметь прислугу, которая в моем состоянии, согласитесь, просто необходима. В моем доме в Шанхае есть горничная, повар, рабочий для хозяйственных надобностей, секретарь. По необходимости приходит садовник. В принципе, я могу без них обойтись – но скажите на милость: кто будет работать над рукописью, к примеру, пока я буду в поте лица колоть дрова, вытирать пыль, готовить пищу? Никто, кроме меня, уважаемый Николай! Занявшись хозяйством, я тут же кончусь как ученый, не так ли?
– Пожалуй, – с опаской, чуя подвох, согласился Николай.
– А если я, переехав в Россию, заведу штат прислуги, меня тут же запишут в эксплуататоры трудового народа, правильно?
Диспут приобретал опасное направление, и Ханжикова попробовала перевести разговор на другую тему:
– Михаил Карлович, а землетрясений не боитесь? Раз ваша экспедиция исследует в Прибайкалье земную кору, стало быть, для этого есть основания? Вот мне отец рассказывал о страшном землетрясении в Иркутске – по-моему, году этак в 1860-м… Тогда в городе закачались и затрещали все строения, колокола звонили во всех церквах сами собою, люди не могли держаться на ногах. Отец уверял, что толчки продолжались два или три дня! Лед на Байкале тогда треснул, и вода из озера залила провалившую степь с деревнями и бурятскими поселениями… Ужас какой-то!
Агасфер кивнул: