– Сказал. Но вы невнимательно слушали меня, Масао: нам запрещено покидать Читу без особого разрешения. А это разрешение будет дано только после проверки нашего хронометража.
– М-да, – разочарованно протянул Андрей. – Наверное, не стоило злить этого клерка своими нравоучениями, отец…
– Может быть. Но что сделано, то сделано, сын.
– Надо поискать Ханжикова, папа! Или уполномоченного Сибревкома Горностаева! Они помогут нам, объяснят в правительстве – кто мы и по чьему разрешению приехали.
– Ханжиков? Пробовал я его разыскать, Андрей, – вздохнул Берг. – Но ведь он военный, а мы у большевиков, не забывай! Они отличаются крайней подозрительностью к иностранцам… К высокому штабному начальству меня не допустили. А когда я стал наводить справки у помощника военного коменданта, то сам попал под перекрестный допрос. «А зачем он вам? А что вас связывает? Где вы познакомились? А не встречались ли вы раньше в Шанхае?» Ну, и коронный вопрос: что я делал до 1917 года?
– Господи, так ведь дело-то житейское, – подивился Андрей. – Ты сестре Ханжикова в деревню гостинец от него передал, а теперь хочешь отчитаться о выполнении поручения, рассказать ему о ней…
– Не стал я Марию Родионовну поминать, Андрей. Не хочу, чтобы ему или ей неприятности из-за общения с иностранцами вышли. Да и чем Ханжиков нам помог бы? Он же всего-навсего младший командир… Вот Горностаев – тот мог бы посодействовать. Но, говорят, нет его в Чите. Выехал с докладом в Новониколаевск, а когда вернется – бог весть…
Вспомнив про Марию Ханжикову, Агасфер помрачнел. Короткое знакомство с этой женщиной поселило в его душе новые смутные чувства. Первый шок от известия о причинах и обстоятельствах смерти его первой невесты Настеньки, искренняя благодарность к Ханжиковой, принявшей участие в судьбе совершенно не знакомой ей беженки, постепенно сгладились, уступили место размышлениям о превратностях судьбы. Этот интерес настораживал и самого Берга. Он пытался объяснить свое внутреннее влечение к женщине своим многолетним одиночеством и отсутствием в его шанхайском окружении умных и незаурядных собеседниц. Но довольно быстро вынужден был признаться самому себе, что его тянет к Ханжиковой вовсе не от скуки…
Знакомство с ней было неожиданным, время взаимного узнавания – коротким. Но, расставшись с Марией Родионовной на дебаркадере затерянной в Сибири станции Тыреть, Берг то и дело задавал себе вопрос: не совершил ли он очередной роковой ошибки, даже не попытавшись узнать симпатичную женщину поближе? Легко приняв разлуку как неизбежность?
Заметив, что отец о чем-то задумался, Андрей положил руку на его плечо:
– И что теперь делать, отец?
– Ждать! – вздохнул Агасфер. – Ждать и надеяться на то, что американцы и «товарищ Сидоров» сумеют договориться с большевиками и погонят свои драгоценные вагоны в Харбин. Если это произойдет до выдачи разрешения на наш выезд – придется рискнуть. Исчезнуть из Читы без разрешения, потихоньку.
Просидев почти полночи над бумагами, Берг составил требуемый властями хронометраж работы экспедиции с указанием всех людей, с которыми вступал в контакт за время пребывания на территории «буферной» республики. И на утро следующего дня, категорически отказавшись от сопровождения, отнес отчет в правительство.
И потянулись долгие дни ожидания «у моря погоды».
Чтобы не терять из вида товарища Сидорова и иже с ним, решили оборудовать пост наблюдения за классным вагоном на крыше теплушки – все равно делать больше было нечего. Но Мржавецкий и его бандиты своего пристанища практически не покидали – разве что по нужде: очевидно, не хотели рисковать в наполненном патрулями городе.
Запасы провизии у экспедиции катастрофически подходили к концу, и если бы не путейцы, регулярно появляющиеся в тупике, шанхайцам пришлось бы голодать.
С железнодорожниками отношения экспедиции сразу сложились если не теплыми, то практичными: те регулярно приносили в тупик полуведерные побитые чайники с кипятком и кое-какие продукты в таких же чайниках (для маскировки, чтобы начальство не придиралось). Зная, что хождение всякой звонкой монеты на территории «буфера» было категорически запрещено, Агасфер еще в первый же свой поход в правительственные кабинеты посетил и местное отделение банка. Там он сдал полдюжины золотых иен и пригоршню китайских монет, получив в обмен небольшую стопку бумажных денег-«краснощековок». Ими экспедиция и расплачивалась с путейцами за картошку, лук и морковь, за тощеватые караваи черного хлеба.
Понимая, что одной картошкой иностранные господа, привыкшие к совсем другой пище, живы не будут, разносчики со временем уже не боялись спрашивать за сало, масло и мясо китайское и японское серебро, которое тут же на всякий случай пряталось в голенищах сапог или в замурзанных ящиках для инструментов.
Компания, засевшая в первом классном вагоне, тоже изнывала от скуки и неизвестности и пользовалась услугами тех же железнодорожных «коробейников», однако упор в закупках при этом делала на самогон.