Агата и археолог. Мемуары мужа Агаты Кристи

Другим коллегой по Британскому музею, с которым меня связывали тесные отношения на протяжении сорока пяти лет, был С. Дж. Гэдд. Гэдд умер в 1969 году, предварительно сменив Сидни Смита сначала на посту руководителя отдела, а затем на должности профессора в Школе востоковедения и африканистики. Я написал на его смерть длинный некролог для «Вестника Британской академии». Здесь я хотел бы рассказать, как много значила для меня эта утрата. В его лице я потерял и учёного друга, всегда готового поделиться знанием, и эксцентричного коллегу, и замечательного товарища. Он обладал остроумием и тем, что французы называют l’esprit fin [102]. Он был непревзойдённым специалистом по древней Западной Азии. Конечно, у этого чрезвычайно учёного человека были свои слабые места. В частности, он никак не мог понять, что результаты раскопок нельзя списать на везение, что работа хорошего археолога всегда принесёт плоды, куда бы он ни направился, а плохой не окупит потраченные деньги. Удача всегда приходит к тому, кто её заслуживает, кто готов обеими руками ухватиться за представившуюся возможность. Гэдд, человек добрый, но склонный к язвительности, был слаб характером, но имел способности к управлению. Необходимость принять решение причиняла ему острые страдания. Ипохондрик по натуре, он инстинктивно тянулся к экстравертам и с удовольствием ходил под парусом в компании энергичного Кэмпбелла Томпсона, которого считал фантастическим героем, подобным Гильгамешу. В Нимруде его любили все товарищи по экспедиции, а в особенности наш саркастический молодой архитектор Джон Рид, который ловил каждое его слово в ожидании остроты. Гэдд сделал себе имя единым росчерком пера, опубликовав в 1923 году в возрасте тридцати лет монографию, в которой рассматривалась клинописная табличка, хранившаяся в Британском музее. Монография называлась «Падение Ниневии», и «Панч»[103]

встретил её появление следующим стихотворением:

Сказали нам — в шестьсот шестомПал нечестивый град;

И вот те на: уже о немДругое говорят.

В шестьсот двенадцатом теперь!Поди попробуй им поверь!

Гэдд с лёгкостью схватывал суть любого древнего текста, попавшего к нему в руки, но при этом проявлял удивительное равнодушие к некоторым другим аспектам археологических открытий. В Нимруде он совершенно упустил из вида, что мы проследили каменную причальную стенку на отрезке продолжительностью около двух миль. Он упорно считал, что это стена дворца, и тем самым сбивал с толку оставшихся дома коллег, хотя мы нашли признаки эрозии причала под воздействием воды и того, что каменная кладка углублялась в речное дно, так что линия древнего русла реки не вызывала никаких сомнений. Впоследствии наши наблюдения были подтверждены снимками с воздуха. Я утешал себя тем, что блестящий мозг Гэдда уравновешивал тёмные участки с одной стороны вспышками гениальности с другой. Отдел Британского музея будет вспоминать его с гордостью.

Я не стану подробно рассказывать обо всех коллегах по Британскому музею, с которыми меня связывали узы дружбы. Скажу только, что они сделали мою жизнь полнее. Я уже рассказывал о Ричарде Барнетте, сменившем Гэдда на посту хранителя музея: Ричард был моим помощником в Шагар-Базаре и благодаря книге моей жены «Расскажи мне, как живёшь» прославился на весь мир своей пижамой особого покроя, внутрь которой пробралась мышь. Ричард был ещё одним кладезем научной премудрости и писал скорее слишком много, чем слишком мало.

Меня связывали долгосрочные тесные отношения ещё с одним отделом Британского музея, а именно с Научно-исследовательскими лабораториями, основанными покойным доктором Александром Скоттом, членом Королевского общества, около 1922 года. Три года спустя я начал ездить в Ур и стал в лабораториях частым гостем. Наша экспедиция снабжала их огромным количеством материалов, это было одно из первых крупных заданий, за которые взялся новый отдел. Я часто видел, как старик Скотт в полном восторге бродит по лаборатории и раздаёт рекомендации, как обращаться с неподатливыми металлами и хрупкими древними веществами всех видов. В этом деле ему весьма помогал доктор Г. Л. Плендерлейт, снискавший себе на этой ниве имя и славу. И завершал список сотрудников невероятно ленивый старик по имени Падгэм. Он обладал большим практическим опытом, но не спешил делиться знаниями. Я со всей осторожностью наблюдал издалека за его работой, и он, сам о том не подозревая, многому меня научил, в отличие от молодого Л. Х. Белла, очень проворного и ловкого юноши. Мы вместе выросли в стенах лабораторий и остались друзьями навсегда. Все нимрудские находки, за исключением великих раритетов вроде панелей из золота и слоновой кости, которые сначала посмотрел Плендерлейт, отправились в Институт археологии, и моё тесное сотрудничество с Научно-исследовательскими лабораториями прекратилось.