Агата и тьма

Затемнение стало такой же неотъемлемой частью войны, как и мешки с песком, громоздящиеся вдоль тротуаров, напоминающие зверей аэростаты заграждения (как и патрульные, весьма внушительные), зависшие над городом, мрачно-жизнерадостные аэрографические надписи, призывающие лондонцев «держаться» и «вносить свой вклад». Даже гвардейцы у Букингемского дворца сменили свои ярко-красные мундиры на тусклую полевую форму, а уличные постовые вместо шлемов надели жестяные каски.

На третий год войны стало уже забываться время, когда ребятишки играли на тротуарах (большую часть детей эвакуировали в самом начале), а автомобилей на улицах было как песка на берегу, – время, когда бульварные газеты были многостраничными, а продавцы заворачивали покупки в драгоценную бумагу.

Город… или, по крайней мере, его жители в последнее время выглядели убого: одежда темных цветов, частенько поношенная независимо от социального статуса владельца; новая одежда стала редкостью, и, надевая новый костюм, человек чувствовал себя неловко. Убогость распространилась и на здания: попадались разбитые окна, и мало какие строения могли похвастать свежей краской.

Не то чтобы город позволил себе превратиться в грязные пыльные развалины: ремонт шел постоянно. В то типично хмурое, унылое и холодное утро понедельника улицы и тротуары были припорошены снегом, рабочие латали выбоины в асфальте. Их проделали не немцы: ведь последний серьезный налет был в мае, десятого…

…ту ночь вряд ли забудет кто-то из жителей Лондона. На Темзе был отлив, луна была полная – люфтваффе устроили самый мощный налет за все время войны: пострадало Вестминстерское аббатство, бомбы попали в Королевский Монетный двор, в Тауэр, во Дворец правосудия, в Британский музей… Даже циферблат Биг-Бена получил выбоины (хотя и показывал правильное время по-прежнему)… Пылали пожары – и более трех тысяч лондонцев погибли…

Пострадавший город содрогался, со страхом ожидая новых налетов, – однако их не было в течение многих месяцев, и даже потом они были пустячными в сравнении с десятым мая. Дни превращались в недели, недели – в месяцы, и ощущение того, что бомбежки, возможно (не сглазить бы!), закончились, породило надежду с привкусом отчаяния.

Не то чтобы город расслабился. Недолгие, но разрушительные немецкие налеты время от времени происходили, и знакомый предупреждающий вой раздирал лондонский воздух, особенно после рейдов союзников и особенно после того, как целью им служил Берлин.

И потому – мешки с песком, карточки, пропагандистские лозунги и, конечно, затемнение оставались в силе.