Age of Madness и Распадаясь: рассказы

На заводах работали только заключенные лагерей. «В этом их единственная польза и их единственное искупление», — гласила доктрина партии «Интернационал-феминизм». На всех тяжелых производствах и стройках было так же.

На конкретно этом производстве занимались переработкой металла. Сегодня прибыл грузовик с разбитыми бронзовыми памятниками. В плавильных печах уничтожалась история, также как и на улицах, когда сжигались книги. Джеси подошел к конвейеру, на который заключенные скидывали куски металла. Он несколько раз оглянулся, потом взял в руки отколовшуюся голову Уинстона Черчилля.

— Прости, Уинстон, — сказал Смит, однако положил голову обратно на конвейер, на котором она отправилась в печь.

Все это время на него смотрел и улыбался Георг Тридцать Седьмой. Увидав его, Джесси подошел ближе. Он открыл свою сумку и достал оттуда сверток, который тут же передал Георгу.

— Спрячь. Боюсь, это последний раз.

— Что?! Почему?

— А вот почему, — Джеси показал ему небольшой листочек.

— Это…

— Продуктовая карточка, еда теперь только по ним. Во флаге о шести цветах красный начал преобладать.

— Perkele! А что в мире, есть новости?

— Все отношения с востоком (ну, кроме Китая) прервали. Усилили санкции против России.

— Я слышал, русских не притесняют.

— У них свои проблемы с вечным царем. Русских у нас вообще белыми не считают. Еще кстати темпы проведения операций увеличили. Через неделю еще одна плановая волна.

— Меня туда приговорили…

— Вот дерьмо. Что-нибудь придумаем. Удачи и постарайся выжить.

Смит уже два года поддерживал лагерное подполье извне. Как Оскар Шиндлер спасал евреев в прошлом веке, так Джеси помогал заключенным. И хотя ему приходилось скрываться под личиной «война за социальную справедливость», Джеси был совершенно против этих сил.

По пути домой он решил зайти в магазин за продуктами. Там уже была очередь длиной в сто метров. В то время, как он стоял в очереди, вооруженная женщина осматривала её. Она подошла к Джеси.

— Паспорт, гражданин.

Ничего не сказав, Смит достал партийный билет и сунул в лицо проверяющей. Она кивнула и пошла дальше, а Джеси показал ей в спину средний палец.

3.

Дождавшись, когда шаги смотрителя за дверьми стихнут, Георг достал сверток.

— Сегодня у нас… Сушеные овощи! — удивил всех он.

— Ты как это умудрился спрятать при обыске? — Удивился Кеплер.

— Опыт, друг мой, опыт.

Делили поровну. Досталось всем, но совсем немного. Видно было, как тяжело приходилось Уилбуру: толстый, он имел солидный аппетит. Но он держался и старался не показывать. В свое время он раскритиковал радикальных бодипозитившиков, за что получил статус «Иуды» и «худшего из предателей». Здесь он похудел, но не сильно, хотя сидел уже не первый год. Георг предполагал, что это у него от проблем с щитовидкой. Уилбур был одним из многих людей, отличающихся от «типичного белого мужчины», который сидит на зоне, потому что не согласен с радикальными СЖВ движениями. Геев тут было едва ли меньше натуралов.

В Нью-Либервиле давно уже привыкли называть СЖВ фашистами.

— У меня тоже кое что есть, — сказал Шестьсот сорок третий и показал остальным кусок шерстяной материи, которого хватило бы только на то, чтобы закрыть кому-то ноги.

— Отлично, когда начнутся холода, нам это пригодится. Не хотелось бы откинуться зимой.

— В смысле? — Спросил Майк, чернокожий заключенный.

— Отопления-то нет, — Кеплер снизил голос до полушепота, — зимой обычно половина замерзает.

Управлением лагеря это было сделано для того, чтобы в попытках согреться узники прижимались друг другу, что вызывало бы, по их плану, «правильные» мысли. Сами же пленные относились к этому как к простому инструменту выживания. В особо холодные зимы отопление иногда подключали, дабы не уничтожить всю рабочую силу.

— Скажи, Георг, ты правда думаешь, что все скоро измениться?

— Я бы не стал тешить себя надеждой: только хуже будет, — вставил слово Кеплер.

— Может быть и стоит, — возразил Тридцать седьмой, — история всегда представляла собой маятник. Я чувствую, он качнулся.

— Неужто так будет всегда? — Встрепенулся Майк, — неужто всегда мы будем колебаться от одного зла к другому? И никогда не научимся на ошибках прошлого?

— Когда начинается день, редко думаешь о ночи, — заключил Уилбур.

Следующим утром был «парад ненависти», как окрестили его заключенные. Дело состояло в том, что женский лагерь был скорее лагерем реабилитации, целью которого было наставление заблудившихся девушек. Им пропагандировали ненависть к патриархальным угнетателям. На параде девушки должны были вымещать злобу на заключенных. Те, кто это делал, вскоре выходили на свободу, остальные оставались на зоне.