Age of Madness: Рассказы

И вижу я город, страшный, ужасный город. Он как будто построен внутри сферы из почерневшего дерево, что придает ему атмосферу гроба: город берет свое начало у земли, где сфера немного усечена, и возвышается до небес, закрывая эти самые небеса. Все здания расположены параллельно друг другу. Они построены из потемневшего гнилого дерева. Их тысячи, миллионы. Вот, одно не выдерживает груза времени и падает вниз, забирая с собой еще несколько домов. Другое буквально срастается с соседними. Прогнившие и свалившиеся дома образуют гигантские монструозные агломерации, замки упадка, храмы разложения. Улицы покрыты грязью, они поросли мхом и прочими растениями, паутину здесь не убирали вовек, пауков же не видно. Создается ощущение, что паутина здесь растет сама. В самом низу разлилось озеро мутной воды, от которой исходит неумолимый запах тлена и разложения, от него кружится голова, а сознание норовит покинуть тело. Эта вода – яд, и участь тех, кто упадет в неё, незавидная.

Нету здесь и света солнца, улицы освящаются тусклыми желтыми фонарями. Лишь когда временный правитель города разрешает включить свет, чаще всего это по праздникам, можно увидеть один край города, будучи на противоположном. Во всех остальных случаях он кажется изуродованным звездным небом.

Все люди здесь маленькие и пухлые. Такие неряшливые и уродливые! Все они обрюзгшие, небритые. В черных глазах светятся коварные желтые огоньки. Когда они улыбаются, открывается их рот полный испорченных зубов, от которых веет смертью и каким-то «ржавым» запахом, у иных вообще вместо зобов вколоченные в челюсть гвозди. Одеты они в черные грязные смокинги или фраки. Некоторые из них, возможно, когда-то были белыми, но толи улицы города изменили их окраску, толи чернота души носителей. Они горбаты. Горбаты от того, что с рождения не имели привычки расправлять спину.

Их любимое занятие – убивать, слоняясь по городку. Для этого у них всегда есть при себе кремневый пистолет. Им не жалко убивать собратьев: убьют одного, родится новый, буквально выползет из соседнего угла или подворотни, самозародится, если можно так выразится, из злобы и грязи. Регулярно убивают и правителя города, на его место сразу ставится другой. И вот они, толпы кривых людей, идут, стреляют друг в друга и ржут. Тела гниют прямо на улицах, у них нет могилы – весь город их могила. Останки людей лишь дополнительные декорации этого места. В перерывах между бойней некоторые из них играют на кривых музыкальных инструментах: полуторострунных гитарах, водосточных трубах и барабанах из человеческой кожи. Музыку эту даже нельзя назвать музыкой – какофония.

Я знаю, что это сон, но я не могу проснуться. За что я здесь? Это ад?! Я бреду по убогим улицам в полусогнутом состоянии, настолько мне тут все противно. Неужели это плод моего воображения? Нет, это больше похоже на шутку безумного бога.  Я чувствую, мое тело в реальном мире бьется, сопротивляется. Я падаю на пол, но сон продолжает сниться. Тело мое горит, а разум стонет. Образы города повторяются вновь и вновь.

Через силу вырываю себя из сна, открываю глаза, по ним плывут кровавые круги. Дико дышу, все никак не могу прийти в себя. За стенами бьются волны. Монотонно, спокойно. Исчезла адское беспокойство сна. Но и ныне меня терзает мысль, а не реален ли этот город?

Сладкий дым

В тот день невероятная жара сжигала небольшой городок. Отчетливо были видны струи горячего воздуха, поднимающиеся от асфальта, который почти плавился под действием яростного солнца. Все в городе суетилось и бегало как при пожаре, но это была всего лишь самая обычная жизнь провинциального города: взрослые спешили на работы, дети – погулять. Музыку его улицы составляла смесь людских криков, рева моторов и галдежа животных. Картина эта повторялась день за днем и имела название «Рутина». День этот был обычным для всех, всех, кроме двух человек. Их ждало сегодня нечто особенное и даже знаменательное. Вся жизнь их шла к этому дню. Хотя, для справедливости нужно отметить, что события стали развиваться только к вечеру, когда ушла адская жара, а расплавленный город начал застывать и утихать.

Вернувшись с работы, поужинав и обнявшись с женой, Адам заперся в гараже, где работал до позднего вечера. В обычный день жена уже бы начала ревновать его к старому форду, но сегодня к ней забежали подружки и весь вечер вели с ней разговоры. Весь чумазый Адам вышел из гаража, после чего умылся и объявил жене, что у него запланирована важная встреча с начальством сегодня вечером. Жена, сидящая за столом в белом домашнем халате, с бигуди на голове и сигаретой в руке, с недоверием смотрела на Адама, после чего отпустила его, попросив вернуться до рассвета. Адам оделся в стильные темные брюки, белую рубашку и черный пиджак. Накинув на себя летнее пальто и натянув на голову шляпу, которую его жена всегда называла «дурацкой», он поспешно выбежал в подъезд. Стены были достаточно тонкими для того, чтобы Адам мог слышать, о чем его супруга разговаривала с подругами: