Агент на передовой

— Вот моё предложение, Нат, в качестве главы Лондонского управления. Хочешь — соглашайся, не хочешь — не надо. Я официально предлагаю тебе занять место Джайлса Уокфорда в качестве главы подстанции Гавань. Пока я являюсь твоим временным начальником, ты находишься в моём распоряжении. К тебе переходят агенты Джайлса и все подотчётные средства. А также представительские расходы или что там от них осталось. Я бы тебе советовал хвататься обеими руками, а отпуск продолжить как-нибудь в другой раз. Что скажешь?

— Не получается, Дом.

— Это ещё почему?

— Я должен переговорить с Прю.

— И когда ты с ней переговоришь?

— Наша дочь Стефани скоро отмечает своё девятнадцатилетие. Я обещал свозить её и Прю на недельку покататься на горных лыжах, прежде чем она вернётся в Бристольский университет.

Он подаётся вперёд и с театральной озабоченностью заглядывает в настенный календарь:

— Когда, говоришь?

— У неё начинается второй семестр.

— Я спрашиваю, когда вы уезжаете на каникулы?

— Суббота, пять утра, со станции «Станстед», если ты хочешь к нам присоединиться.

— Предположим, вы с Прю переговорите и придёте к положительному решению. А я попробую удержать Джайлса на месте ещё на недельку, если, конечно, он не пожелает упорхнуть раньше времени. Ты будешь доволен или нет?

Хороший вопрос. Буду ли я доволен? Я остаюсь в Конторе, работаю с прицелом на Россию, пусть даже питаюсь объедками с его стола.

А вот будет ли довольна Прю?

* * *

Сегодняшняя Прю — это уже не та преданная жена «конторщика» двадцатилетней давности. Хотя по-прежнему бескорыстная и прямая. Такая же весёлая, когда позволяет себе расслабиться. И готовая служить на благо миру, но только не секретной службе. Отличный адвокат среднего ранга. А когда-то она прошла курсы противодействия средствам наблюдения, аварийной сигнализации и использования конспиративных почтовых ящиков для передачи спецматериалов, а также сопровождала меня в Москву. В течение четырнадцати напряжённых месяцев мы вместе боролись с постоянным стрессом, зная, что наши самые интимные разговоры прослушиваются, просматриваются и анализируются на предмет проявлений человеческой слабости или несоблюдения правил безопасности. Под чутким руководством главы отдела — того самого Брина Джордана, которого спешно призвали на заседания обеспокоенного конклава наших партнёров-разведчиков в Вашингтоне, — она исполняла свою роль в срежиссированных сценках из супружеской жизни, призванных обмануть вражеских перехватчиков.

Но во время нашего второго пребывания в Москве Прю забеременела, а с этим пришло резкое разочарование в Конторе. Всю жизнь заниматься обманом… у неё пропало такое желание, если оно вообще когда-то было. А ещё она не желала, чтобы ребёнок родился на чужой земле. И мы вернулись в Англию. Может, после родов передумает, сказал я себе. Но я плохо знал свою жену. В день, когда родилась Стефани, отец Прю умер от инфаркта. Благодаря его завещанию она тут же выкупила викторианский дом в Баттерси с большим садом и яблоней. Знак был дан более чем красноречивый: «Теперь я живу здесь!» Наша дочь Стеф, как мы её вскоре окрестили, не станет дипломатическим ребёнком, каких мы много видим вокруг — брошенных на нянек, таскаемых за родителями из страны в страну, перебрасываемых из одной школы в другую. Она займёт своё законное место в обществе и будет ходить исключительно в государственную школу, никаких тебе частных заведений или пансионов.

И чем же теперь займётся Прю? Продолжит то, что бросила. Станет юристом по защите прав человека, защитницей угнетённых. Но её решение не означало внезапного разрыва. Она разделяла мою любовь к королеве, родной стране и родной службе. Я разделял её любовь к закону и справедливости. Она отдала Конторе что могла, больше не просите. С первых дней нашего брака она была не из тех жён, которые рвутся на рождественскую вечеринку у шефа, или на похороны высокопоставленного коллеги, или на званый вечер для младших сотрудников и их семей. Что до меня, то я никогда не чувствовал себя своим на посиделках с её коллегами радикальных взглядов.

Но разве мы могли предвидеть, что посткоммунистическая Россия снова, вопреки всем надеждам и ожиданиям, станет недвусмысленной угрозой либеральной демократии во всём мире, а значит, командировки будут следовать одна за другой и я, муж и отец, буду всё своё время проводить вне дома?

Но сейчас-то моряк вернулся домой, как любезно выразился Дом. Последние годы стали для нас обоих, а для Прю в особенности, серьёзным испытанием, и у неё были все основания рассчитывать на то, что я осел на суше навсегда и начну новую жизнь в «реальном мире», как она повторяла, пожалуй, слишком часто. Мой бывший коллега открыл в Бирмингеме клуб путешествий для детей с физическими недостатками и божился, что никогда ещё не был так счастлив. Не говорил ли я раньше, что сам о чём-то таком подумываю?

Глава 4