Агент немецкой разведки

– Ну, если капитан Рыжаков – враг, слов про его портфель будет достаточно, чтобы его насторожить и заставить действовать дальше. Но не более. Мы ведь сомневаемся в его показаниях настолько, насколько сомневаемся и в показаниях капитана Олейникова. Но сомнения эти ничем не подкреплены: писаря Епифанцева, который бы мог уличить Рыжакова или Олейникова во лжи, нет уже в живых. А если бы я сказал ему, что мне удалось поговорить с Епифанцевым перед самой его кончиной, это Рыжакова напугало бы. И если он действительно враг, то может попросту скрыться. Ищи потом ветра в поле. Так что сделано все, чтобы побудить всех наших подозреваемых к действиям и заставить как-то проявить себя. То есть, – тут Егор сделал паузу, – задействовать новую связь в лице рядового Зеленчука… Кстати, я звонил командиру третьего батальона майору Брую, он сказал, что Олейников около пятнадцати часов куда-то отлучался ненадолго, минут на пятнадцать-двадцать. Этого времени вполне достаточно, чтобы заманить бедного Епифанцева на чердак Дома культуры, оглушить его и выкинуть в окно… Как там наш комсорг, бдит за бывшим полицаем?

– Бдит, Егор Фомич, – ответил Маслен– ников.

– Это хорошо. Пусть внимательнее бдит.

– Понял, передам. А как вы думаете, каким образом будет задействован Зеленчук? Ну, какое задание он получит от резидента?

– Это нам не столь важно. Для нас важно, кто именно будет давать задание…

Сказав это, Егор поймал себя на мысли, что выбирает из двоих: либо Рыжаков, либо Олейников. Старший лейтенант Шевчук почему-то из подозреваемых выпал.

Не рано ли?

Глава 15

Выстрелы в ночи

Жаренная на сале картошечка с лучком, запиваемая холодным молоком из запотелой крынки, – что может быть лучше после многотрудного дня? Что еще может принести отдохновение и радость терзаемой сомнениями душе? Разве что свежая прохладная постель, заботливо приготовленная тетей Дусей.

Ординарец Зозуля, исполнявший при младшем лейтенанте Ивашове обязанности порученца и устроителя быта своего командира, сытый и довольный, сидел на крылечке и вырезал перочинным ножиком какую-то деревянную фигурку, насвистывая время от времени повторяющийся мотив, очень Ивашову знакомый. Вот только припомнить слова младший лейтенант не мог.

Тетя Дуся деловито позвякивала на кухне посудой.

Проживающая по соседству брехливая собака отчего-то вдруг помалкивала (может, неспроста?). Откуда-то издалека доносился звук гармошки и слова песенки, известной Егору еще с пограничных времен…

Не забыть нам го-оды огневые-е

и прива-алы у Дне-епра-а.Завивался в ко-ольца голубые-едым махорки у ко-остра-а.Письмецо полу-учишь от любимо-ой,вспомнишь да-альние кра-ая-а,а закуришь – и-и с колечком дыма-аулетает гру-усть твоя-а.

Эх, махо-орочка, махо-орка-а,по-ороднились мы с тобо-ой.Вда-аль глядя-ат дозоры зорко-о,мы гото-овы в бо-ой.

Словом, деревня деревней. Будто и нет войны, и не стоит, набычившись, на пригорке метрах в двухстах за околицей села дот, укрепленный в пять накатов толстыми бревнами.

Спать не хотелось.

Егор вышел на крыльцо и присел рядом с ординарцем.

– Что, не спится, товарищ младший лейтенант? – посмотрел на него Зозуля.

– Не спится, – признался Ивашов.

– А хорошо, если бы сейчас войны не было, – мечтательно произнес Зозуля, продолжая вырезать фигурку. – Поутру можно было бы на рыбаловку сходить. Карасиков да линей на ущицу да жареху натаскать. Псел – река рыбная. Говорят, до войны судаков из нее таскали по полпудика весом. А в тридцать девятом местные мужики сома под два центнера взяли. Как катер он их лодку за собой таскал. Полдня с ним, сказывают, бились…

Возле кустов при повороте на большак метнулась какая-то тень. Ивашов увидел ее краем глаза, а затем услышал глухой звук передергиваемого затвора. Звуки в ночной темноте слышны явственно и не сливаются в общий шум, который ночью попросту отсутствует. Если, к примеру, одновременно залает собака, замычит корова и запоет песню пьяный мужик, эти звуки не сольются в единый шум, а будут слышны по отдельности, как сольные инструменты в оркестре.

А может, Егор почувствовал звук. По крайней мере, сидевший рядом Зозуля ничего не услышал. Секунду, может, две Егор вслушивался в темноту, а затем столкнул Зозулю с крыльца и сам кинулся на землю…

Автоматная очередь из «ППШ» прозвучала в ночи сухо и громко. Пули, впиваясь в деревянные ступени крыльца, выбивали из дерева щепы, которые разлетались в разные стороны, как брызги из ведра с водой, если хлопнуть по ней ладонью.

Вторая и третья очереди, длинные, злые и бессильные, тоже прошли мимо. Несколько пуль попали в кухонное стекло, и оно, тренькнув, разлетелось в осколки.