Агент зарубежного центра

Моторист уже давно в начальниках отдела в пароходстве ходит — окончил высшую мореходку имени Макарова, а Калью Рыым в шестидесятом году «по личным обстоятельствам» уволился, уехал к семье в свой уютный южноэстонский городок, девять лет отработал старшим инженером местного узла связи. Для семьи, для больного отца это были счастливые годы, но море тянуло Калью с неодолимой силой, и он вернулся в пароходство. Впрочем, все это получилось не столь просто: захотел — и вернулся. Были причины поважнее хотения. И сегодняшнее возвращение Калью из туристской поездки в Финляндию (впервые — пассажир!) впрямую связано с теми обстоятельствами, о которых вслух не говорят.

В туманной дымке по курсу судна над бушующими волнами проступили темные контуры лесистых островов Найссаар и Аэгна. Они как два стража стояли по сторонам от входа в Таллиннский залив, прикрывая характерный силуэт эстонской столицы с чередой разбежавшихся по берегу крепостных башен и высоких шпилей Олевисте и Святодуховской церкви, средневековой ратуши и Домского собора, взгромоздившегося на скалистый Вышгородский холм.

Всегда радовало Калью возвращение в родной порт, радовало и волновало. Жена и отец его проживали по-прежнему в Южной Эстонии, дети выросли — оба учатся в Политехническом институте, станут химиками. А Эстер обычно приезжала в Таллинн к возвращению его судна из заграничного рейса и в морской торговый порт приходила одна — стройная, элегантно одетая нестареющая блондинка с глубокими, можно сказать, бездонными голубыми глазами, и Калью махал ей фуражкой с «крабом» чуть ли не с середины рейда.

Сегодня Эстер встречать не будет, так они договорились, и на то были тоже свои причины.

3

Как быстротечно время! Давно ли всё это было — встречи с деятелями Антверпенского отдела НТС, знакомство с вездесущим Евгением Мишкиным, славшим ему письма из Ленинграда и даже из Москвы, а для личной встречи с Калью приезжавшим в Антверпен — бельгийский порт — из западногерманского города Гамбурга.

«Шустрый молодой человек!.. — думал о нем эстонский моряк, наблюдая за энергичной жестикуляцией одетого по последней моде шефа, с острым подбородком и светлыми маленькими глазками. — Интересно, кто он — потомок российских дворян, бежавших от Советской власти, сынок офицера-белогвардейца?»

— Член революционного штаба НТС Балтийского флота, — подчеркнуто отрекомендовался Евгений Мишкин в первую их встречу.

Калью едва сдержался, чтобы не присвистнуть: оказывается, у Балтийского флота еще и такой штаб существует!.. Но недаром сдержанность истинных эстонцев известна всем, кто с ними встречался, — Калью не выдал себя ни одним движением мускула на лице. А «член революционного штаба» развивал перед молодым эстонским моряком такие перспективы борьбы с Советами и грядущей победы над коммунистическим режимом и в России и в Прибалтике, что исчезало ощущение времени, в котором они жили. Калью, слегка прищурив черные глаза, молча слушал незнакомца, которому его «передали» для дальнейшей работы члены Антверпенского отдела НТС. Он понимал, что Евгений Мишкин ринулся на него в «лобовую атаку», и счел за лучшее выказать понятливость и полное согласие с развернутой перед ним программой «революционной борьбы».

На последнюю встречу с Калью Евгений Мишкин приехал в Антверпен из какого-то западногерманского города. Он был явно чем-то озабочен, намекнул на возможный перерыв в их связи, но просил оставаться верным энтээсовским «солидаристам» (вон еще как они себя величали!) и продолжать всеми возможными способами борьбу с Советами — распространять антисоветские листовки, распускать разные слухи, вербовать единомышленников.

Вскоре после той встречи, как уже говорилось, Калью по семейным обстоятельствам ушел из пароходства и стал работать инженером узла связи в одном из южных эстонских городов.

Он отремонтировал старый отцовский дом, провел водопровод, оборудовал центральное отопление, поставив вместительный котел в подвале под кухней, починил забор, перепланировал сад а приусадебный участок.

— В тебе столько энергии скрыто, Калью! — удовлетворенно говорил ему отец, а Эстер ставила мужа в пример и детям, и подругам.

— Истосковался по работе, — сказала ей завуч школы, хорошо знавшая Калью с детства. — В море-то ведь земли нет, сиди себе в радиорубке — слушай музыку!..

Конечно, она очень упрощенно понимала обязанности начальника радиостанции на большом торговом судне, но Калью только посмеивался над этим. Он-то знал штормы и авралы в безбрежном океане, особенно при переходах через вечно бушующий Бискайский залив, помнил настороженную тишину в разноцветных водах у Бермуд, но ни отец, ни жена, ни одна душа на свете не знала, чему так рад бывший моряк, оказавшись на суше. Здесь все ясно, открыто — здесь нет «солидаристов», сюда не приедет для встречи с ним респектабельный и самоуверенный Евгений Мишкин, не станет приставать к нему с новыми «заданиями», не будет сверлить своими острыми светлыми глазками…