Нужны, Машуня, нужны, — сочувственно сказал Гвоздь и выложил ей на прилавок еще одну кучку мятых долларов. Не много, так — около двадцати — мелкими купюрами. — Но еще больше мне нашего друга найти нужно — видишь, его приятель в каком состоянии? Каждую минуту может коньки отбросить. Хотелось бы ему хотя бы перед смертью с товарищем обняться. — Гвоздь смахнул с оловянного глаза воображаемую слезу и даже вытер рукавом куртки абсолютно сухую глазницу.
Господи, да Серегу Штерна раньше найти было — плёвое дело! Он ведь из МАХУ — чуть ли не каждый день здесь ошивался, — сказала Машуня. — А вот с некоторых пор пропал, бедняга. Говорили, на войну какую-то уехал… В Абхазию, что ли?.. Я разве знаю?
Гвоздь почувствовал, что его выстрел лег рядом с целью. Не в яблочко, конечно, но близко. Но с него и того было довольно.
А кто здесь его хорошо знает — по-настоящему хорошо? — спросил он и налил «Машуне» полный стаканчик «Курвуазье». В нем было как минимум грамм сто пятьдесят. Закусывать в палатке было нечем, и Гвоздь надеялся, что эта доза основательно развяжет «Машуне» язычок.
Раньше здесь поблизости торговал один красавчик — по прозвищу Маркиз. Товар — так себе носил, неходовой — все больше офортиками пробавлялся, а потом как-то так вышло, что они вместе с Серегой Штерном взяли — да и пропали разом, будто в воду канули, — сказала девица, явно обалдевшая от «Курвуазье». Было видно, что сейчас ей хотелось одного — завалиться куда-нибудь в укромный уголок и предаться объятиям Морфея — здешние торговцы поднимались ни свет ни заря и постоянно клевали носом. — Этот Маркиз Сержа Штерна знал хорошо, — добавила она заплетающимся языком, — при мне они не раз водку пили и трепались — да и торговали вместе, подменяя один другого.
Гвоздь, несмотря на то что девица с каждой минутой пьянела все больше, отпускать ее не торопился. Он прошел в глубь палатки, перетрогал и пересмотрел несколько платков, которыми торговала женщина, и, наконец, выбрав самый дорогой — черный с золотыми петухами и геометрическим орнаментом, — сказал:
Вот этот мне нравится. Хочу взять в подарок его вот мамаше. — Гвоздь ткнул большим пальцем в сторону Мансура. — Но только, Машуня, — уговор. Ты вот все твердишь, что и Штерн, и Маркиз этот — его приятель — куда-то запропали. А есть ли другой, кто знал бы их как облупленных — этих ребятишек? Скажешь, а? Мой раненый товарищ, — тут Гвоздь свинцово посмотрел на Машушо, — если ты не поторопишься и не проводишь нас, к кому надо, — может, знаешь ли, до встречи и не дожить!
* * *
К вам Серебряков. Только что пришёл, — сообщила секретарша Шиловой и стала у двери руки по швам. Задавать ей вопрос — взволнован ли в этот момент был Серебряков и как он при этом выглядит — было все равно что справляться о состоянии мумии.
Поскольку выяснить настроение Серебрякова заранее не представлялось возможным, Шилова ни о чем расспрашивать Зинаиду не стала и лишь попросила ее проводить Серебрякова в свой кабинет.
Когда Серебряков вошел, он увидел прежде всего спину своей хозяйки. Шилова, по обыкновению, стояла у окна, разглядывая то, что творилось за толстым, тонированным стеклом кабинета. Диана Павловна сама выбирала время, когда оборачиваться и буравить взглядом своих подчиненных. Этот метод имел еще одно преимущество — Шилова всегда первая видела своего приближенного, когда он еще не был готов встретиться с ней взглядом.
По-моему, Тимофей, — сказала она, — сегодня у тебя очень озадаченный вид. — Ни один человек на свете не смог бы определить, озадаченный или нет имел Серебряков вид и можно ли было вообще упоминать о таком феномене, разумея его особу, но Диана, рассмотрев его отражение в толстом стекле, говорила об этом с уверенностью. ОНА ЗНАЛА.
Видите ли, Диана Павловна, — начал заход из далека Серебряков, — то, что мне удалось выяснить, выглядит довольно странно.
Выражайся более определенно, Тимофей, — сказала Шилова, не оборачиваясь. — Я-то как раз посылала тебя за конкретной информацией! Я бы сказала, даже очень конкретной.
Что ж, Диана Павловна, реальность такова: Некто по имени Сергей Штерн, график, выпускник МАХУ, проживавший в квартире № 14 в течение не скольких недель, внезапно съехал с квартиры и ничего после себя не оставил — в буквальном смысле, ничего — даже клочка бумаги. — Серебряков замолчал. Он молчал настолько глубокомысленно, что был похож в этот момент на инопланетное существо, которое прибыло на землю, чтобы передать человечеству массу важных сведений, включая средство для лечения рака, лекарство от гепатита и руководство, как жить дальше без войн и катаклизмов.
Помнится, ты уверял меня, Тимофей, что засиделся у меня без дела и скучаешь, — начала Шилова. — Прелестно, скучать тебе больше не придется. Ты берешь все на себя. То есть берешь на себя все, что имеет хотя бы малейшее отношение к этому делу. Малейшее, ты меня понял?