Агентство «БМВ»

Серебряков когда-то знавал Турка, правда, плохо — только по Ростову, и хорошо помнил, что тогда им не пришлось обменяться и парой слов. Ну и потом — слишком много времени с тех пор минуло. Тем не менее Серебряков — чтобы не рисковать — старался держаться подальше от этого черноволосого горбоносого парня, который получил свое прозвище за характерную внешность, хотя и был родом не с берегов Босфора, а из донских казаков.

Когда Турок заехал во двор дома на улице Алабяна, Тимофей насторожился, но ничего не произошло. Турок даже не вышел из машины, а остался в ней сидеть, беззаботно насвистывая и посматривая по сторонам.

Тимофею стало ясно, что он кого-то ждет — но не Штерна, это уж точно. Впрочем, когда на улице во всем своем великолепии появился Гвоздь, все вопросы сами собой отпали.

«Ага! — сказал сам себе Серебряков. — Каша-то, судя по всему, заваривается нешуточная — раз Турок и Гвоздь собираются куда-то отъезжать вместе. Что же случилось?»

У Тимофея имелась одна смутная догадка на этот счет, но он решил с ней повременить, а сначала просто покататься по Москве за «саабом» и понаблюдать за людьми Черкасова.

Когда Гвоздь уселся в салон рядом с водителем, «сааб» вырулил с улицы Алабяна на главную магистраль и устремился к Белорусскому вокзалу, а потом и дальше — к центру. Через четверть часа избранный Гвоздем и Турком маршрут обозначился довольно ясно, а еще через четверть часа Серебряков окончательно для себя уяснил, что черный «сааб» держит путь в сторону Таганской площади.

«Все правильно, — кивнул головой Тимофей, — если только они едут с визитом к Штерну, то последнее место, где его надо искать, — это квартира его матери».

Мимо замелькали таганские переулки — многие дома готовили к сносу и они грустно смотрели на город черными провалами оконных проемов, напоминавшими пустые глазницы черепа.

Въехав в довольно ухоженный дворик — один из немногих, какие еще в этом районе старой застройки оставались, «сааб» притормозил у благоустроенного нового дома. Из машины вылез Гвоздь, прошелся из стороны в сторону перед подъездом, после чего — медленно и, по-видимому, без особой охоты — все-таки вошел в дом.

Серебряков ни минуты не сомневался, что десантника одолевали сомнения.

«С чего бы это? — удивился Тимофей. — Или он боится какого-нибудь подвоха со стороны Штерна?»

Сам он во двор заезжать не стал, а поставил свою «четверку» на улице — на крохотном пригорке, откуда двор был виден, как на ладони. Так Серебрякову было легче наблюдать, не привлекая к себе внимания — тем более что Турок с Гвоздем не пошел, а остался во дворе, в машине, и отлично видел, что происходит вокруг.

Прошло минут двадцать. Во дворе ничего не изменилось — Турок по-прежнему сидел в «саабе», временами чуть приподнимая голову и оглядываясь. Серебряков же, достав полевой бинокль, наблюдал за Турком сквозь сильную оптику, а потому от него не могло укрыться даже малейшее движение человека Гвоздя.

В кармане у Тимофея зажужжало — зазвонил мобильный телефон, которым снабдила его Шилова. Не отрывая глаз от окуляров бинокля, он вынул аппарат из кармана, приложил к уху и, чтобы обозначить свое присутствие, кашлянул в микрофон.

И сразу же услышал женский голос, который взахлеб, временами срываясь и переходя на плач и даже на визг, обрушил на него поток совершенно неожиданной информации.

— Тимофей Владимирович, это Аношкина! — пронзительно кричала в трубку насмерть перепуганная девица. — На меня напали, когда я готовила аппаратуру к съемке известного вам объекта! Боже мой! Какой-то маньяк! Громадный детина в черной шапке с дырками для глаз и рта! Ужас! Ткнул мне под ребра пистолет! Заклеил пластырем рот, связал руки и ноги. Даже туфли с меня зачем-то снял и выбросил! Потом открыл окно и выбросил на улицу мою видеокамеру и все спецоборудование! Говорю вам, это маньяк! Затащил меня на самый верх! Я бы сутки пролежала у двери на чердак, если бы меня не развязал какой-то бомж, который там, оказывается, живет! Ужас! У меня до сих пор трясутся руки и ноги как ватные…

Серебряков терпеть не мог воплей — ни мужских, ни женских.

— Молчать! — коротко рявкнул он в трубку, в надежде неожиданной грубостью остановить у женщины истерику.

Такого рода психотерапевтический подход оказал свое действие. Аношкина заткнулась и теперь лишь тихонько всхлипывала в трубку.

— Слушайте меня, Аношкина, внимательно и отвечайте на вопросы, — намеренно спокойным, даже равнодушным голосом произнёс Серебряков. — И прекратите реветь, иначе Шилова решит, что поручила ответственную работу дуре и истеричке.

Упоминание имени Шиловой подействовало на пресс-секретаря как хорошая доза успокоительного. Рыдания и всхлипы прекратились, словно по волшебству, и Серебряков обрел, наконец, возможность приступить к допросу.

— Прежде всего скажите — у него действительно был пистолет?

— А то как же? Был. Большой черный пистолет. Он им тыкал меня под ребра.

— Не пугач, нет?