Агентство «Томпсон и K°»

Осуществление этого мрачного предсказания не казалось по меньшей мере близким. Покуда Тигг, принятый семьей Хамильтон, проявлял самую постыдную неблагодарность в отношении своих двух ангелов-хранителей, и мисс Маргарет Хамильтон, по-видимому, не особенно досадовала на слабость своей памяти.

Отец ее был не так доволен. Кое-чего недоставало для равновесия в его жизни. С тех пор как «Симью» совершенно уклонился от программы путешествия, уже невозможны были никакие придирки, и это положение было в тягость любезному баронету.

Тщетно открылся он в этом Бекеру. Последний сжег свои корабли и не мог ни в чем помочь ему. Оба заговорщика принуждены были отложить свое прежнее злопамятство до дня еще далекого, когда, вернувшись в Лондон, они смогут начать процессы, для которых, без всякого сомнения, найдут многочисленных союзников между пассажирами, так сильно обиженными.

Пока же время текло и покорность постепенно уступала место мрачной пришибленности. По мере того как переезд продолжался, беспокойство понемногу возрождалось.

Однако на пароходе не было недостатка в счастливых натурах, мужественной веселости которых ничто не могло сломить, а равно в закаленных характерах, которые не могла потрясти никакая опасность. Не принадлежали ли Рожер и Долли к первым? Нельзя ли было отнести Алису и Робера ко вторым?

Но и на них, казалось, свалилась какая-то глухая печаль. Между Алисой и Робером с каждым днем возрастало недоразумение, не обещавшее рассеяться, потому что они не желали объясниться. Робер, сдерживаемый чрезмерной гордостью, ничего не сделал, чтобы исчерпать вопрос, задетый на вершине Тейда; Алиса же, думая, что достаточно сказала, не желала говорить больше. Оба полагали, что плохо поняли друг друга, и из самолюбия запирались в тягостном и безвыходном положении.

Их душевное состояние отзывалось на их отношениях; Робер, нарочно толкуя буквально сделанные ею упреки, редко покидал ее. Зато он избегал оставаться с ней наедине; если же Рожер удалялся, то и он немедленно делал то же самое, и Алиса не удерживала его.

Рожер видел эту холодность и страдал от нее, несмотря на любовь, которая изо дня в день все больше расцветала, и его природная веселость омрачалась.

Эти четыре лица, из которых каждое на свой лад должно было бы оказывать другим нравственную поддержку, были, наоборот, самыми несчастными из всех.

Впрочем, не совсем. Первенство в этом отношении принадлежало Томпсону. Как ни был он беспечен, однако серьезность положения заставила и его задуматься о последствиях. Сколько времени задержится пароход у островов Зеленого Мыса? Сколько времени потребуется для починки этой проклятой машины? В течение этой непредвиденной остановки на нем будет лежать обязанность кормить, содержать пассажиров и экипаж – в общем, около ста человек. Это было несчастьем, крушением его надежд – громадная потеря вместо ожидавшейся прибыли.

И все это – помимо процессов, которые его ожидают по возвращении. Тут уже не какая-нибудь выходка Бекера. Этот несчастный случай, подвергавший опасности жизнь его пассажиров, это запоздание, затрагивавшее их интересы, – все это даст его врагам солидное оружие против него. Томпсон видел уже, как перед ним проносится призрак банкротства…

Между тем, если ничего нельзя было попытаться сделать против свершившихся фактов, то не мог ли он, замаслив своих пассажиров, избежать по крайней мере некоторых из страшных нареканий?

Но надежда его разбивалась о печальное настроение туристов. Эти недовольные обратятся в возмущенных, когда очутятся на земле. Тщетно пробовал Томпсон все, чтобы разогнать их морщины. Он пригласил Робера прочесть лекцию. Никто не пришел. Он устроил настоящий бал, с пирожными и шампанским. Пианино оказалось расстроенным, и бурный спор завязался между желавшими спать и желавшими танцевать.

Томпсон отказался от этого, а тут еще новое испытание окончательно пришибло его.

«Симью», который, покинув Тенерифе, должен был направиться в Лондон на парах, а не на острова Зеленого Мыса на парусах, взял съестных припасов всего на неделю, и Томпсон был охвачен страшным отчаянием, когда 17 июня в десять часов утра мистер Ростбиф пришел объявить ему, что если режим не будет изменен, то назавтра на пароходе не останется ни куска хлеба.

Глава восьмая

«Симью» гаснет как лампа

То было серьезное осложнение для пассажиров и моряков, которых уже можно было величать «потерпевшими крушение».

Что станется с ними, если переезд затянется? Не придется ли повторить историю плота с «Медузы» – питаться приносимыми в жертву товарищами?

Собственно, эта гипотеза не была недопустима. Хотя бы по жадным взглядам, следившим порой за огромным Пипербомом, было очевидно, что такая мысль уже зарождалась не в одном мозгу.

Злополучный голландец! Быть съеденным, конечно, очень неприятно! Но насколько еще неприятнее, если не знаешь за что!