Агентство «Томпсон и K°»

Алиса, возмущенная, не удостоила ответом своего ядовитого оскорбителя. Она ограничилась тем, что жестом приказала ему уйти, как вдруг на пороге шатра, который свет лампы оставлял в тени, раздался голос:

– Не бойтесь ничего, сударыня. Я здесь!

Алиса и Джек, вздрогнув, обернулись в сторону этого решительного и спокойного голоса, и вдруг оба издали крик, – Алиса – крик счастья, Джек – рев ярости, – когда неожиданный посетитель шагнул в круг света.

Перед ними стоял Робер Морган.

Робер Морган, живой!

Джек потерял рассудок.

– Э! – пролепетал он заплетающимся от ярости языком, – вот и сам молодой человек. Почему, собственно, может семейное недоразумение интересовать чичероне Моргана?

Робер, по-прежнему спокойный, сделал шаг в сторону Джека Линдсея. Но Алиса стала между обоими мужчинами. Гордым движением руки она водворила молчание.

– Маркиз де Грамон имеет право знать все, что касается его жены, – проговорила она, измеряя сверкающим взглядом своего беспомощного деверя.

– Вот так внезапный титул – маркиза! – сострил Джек. – Несомненно, в Томбукту сочетаетесь браком?

Но вдруг внезапная мысль пронеслась у него в уме. Если Робер здесь, то он, должно быть, не один. Лагерь, наверное, в руках французов, приведенных им, и сказанное Алисой перестает, следовательно, быть химерой, становится действительностью. При этой мысли волна ярости снова подхватила его. Он поднес руку к поясу и выхватил револьвер, которым уже однажды пытался совершить убийство.

– Вы еще не маркиза! – крикнул он, направляя дуло на Робера.

Но Алиса внимательно следила за Джеком.

Одним прыжком она очутилась около него, с удесятеренной силой уцепилась за его руку и обезоружила Джека.

Выстрел, однако раздался, но уклонившаяся в сторону пуля пробила крышу шатра.

На выстрел Джека тотчас же ответили другие выстрелы. Раздались крики, ругательства на разных языках.

Джек Линдсей пошатнулся. Пуля, неизвестно французская или арабская, направленная в шатер, поразила насмерть негодяя. Едва успел он поднести обе руки к груди, как свалился на землю.

Алиса, не будучи в состоянии понять происходившее, обернулась к Роберу с вопросом на устах. Но она не имела времени задать его.

Точно смерчем, павильон был снесен, и люди вихрем ворвались в него. Увлекаемая Робером, который тотчас же удалился в тень, Алиса очутилась среди других женщин каравана. Все они были тут, в том числе и Долли.

Впрочем, скоро Робер вернулся, сопровождаемый капитаном Рожером де Соргом и всеми другими потерпевшими кораблекрушение.

Через полчаса, собрав всех своих людей, поставив часовых, приняв все предосторожности против возвращения мавров, к группе освобожденных пленников подъехал на коне французский офицер. Радостная улыбка победы играла на его губах при ярком лунном свете; он поклонился дамам и, обращаясь прямо к Роберу, весело заявил:

– Мавры рассеяны, милостивый государь!

Глава пятнадцатая

Заключение

Победным натиском французских солдат, в сущности, заканчивается история путешествия, организованного агентством Томпсона.

Впрочем, переход до Сен-Луи был тяжел и мучителен, хотя добыча, отбитая у мавров, и позволяла в значительной степени смягчить его. На верблюдов, оставшихся во власти победителей, нагрузили все бочки с водой с «Санта-Марии» и, по мере того как вода эта истощалась, – на этих верблюдах везли женщин и больных. При таких условиях относительного комфорта Хамильтон и Блокхед вскоре восстановили свое здоровье и обнаружили прежний характер: один – оптимиста, другой – брюзги.

Между путешественниками Джек Линдсей, к счастью, явился единственной жертвой, павшей в этой короткой стычке. Так как обстоятельства, сопровождавшие его смерть, остались неизвестны, то не было недостатка в выражениях сочувствия миссис Линдсей как родственнице покойного.

Никто из туристов не был задет пулями мавров, а потери французского отряда сводились к двум солдатам, настолько легко раненным, что через три дня после схватки они могли возобновить службу.

Караван потерпевших кораблекрушение, под начальством капитана Пипа, оказал ценную помощь маленькому отряду французских солдат. Все бросились в разгар схватки – Робер, Рожер де Сорг, Бекер, Пипербом, преподобный Кулей, даже одержимый сплином Тигг, пыл которого был особенно замечен. К чему, однако, так горячо защищал он свою жизнь, которую считал ненавистной?

– Ей-Богу! – не мог удержаться Бекер на другой день после битвы. – Надо признаться, что, хотя вы и не дорожите жизнью, но вы славно дрались. Однако случай был очень благоприятный, чтобы избавиться от нее!

– А почему бы мне, черт возьми, не дорожить жизнью? – спросил Тигг, обнаруживая живейшее удивление перед таким вопросом.

– А я почем знаю. Мне неизвестно, какие там у вас причины, но полагаю, что они были достаточны в тот день, когда вы вступили в клуб самоубийц.

– Я!

Бекер, изумленный, в свою очередь, взглянул на своего собеседника с большим вниманием, чем обыкновенно, и должен был признать, что мясистые губы, смеющиеся глаза, все лицо Тигга с его мягкими уравновешенными чертами не имело в себе ничего мрачного.