Агитпроп. Идеология победы

Старый попугай орет, что «есть такая буква»Это — в минус.С золотой каретой едет черная машина.Это — в минус.В Марьино малина лупит бархатную клюквуЭто — в минус.Жиголо с Фонтанки едет к б…ди из БерлинаЭто — в минус.Вирус! Вирус! Вирус.

(Вирус)Вот пуля просвистела, улетела, мой товарищ упалИ не было ей дело до того, что он хрипел и стонал.(Ага)А пока входили в город именитые войска,Девки брили себе череп от лобка и до виска,«Новый русский» бриллианты доставал из сундука,А после хвастался подруге, что купил у СобчакаПолевые командиры посчитали: раз, два, три,А по ТВ миссионера распирало от любви,

«Зелёные» жевали шоколадки sugar free,А «голубые» в ночном клубе танцевали до зари.(Бей, Барабан)Меня не спросят, меня на месте бросят,Улетят бухать на острове Кипр.Пока не вспомнят про то, что рыба тонетИ про мой универсальный калибр.Ухожен и промазан, я черен, зол, тяжелКурок — боек, предохранителя нет

Привык работать — два выстрела и рвотаНу сколько там тебе было лет?Не помню. Не помню.(Пистолет)

Вторым исключением стали наши хорошие знакомые, группа Смысловые Галлюцинации. Да и вообще вся тусовка, выросшая вокруг них, вокруг общаги екатеринбургского архитектурного института и открытого в ней клуба J22. Народ в J22 числил себя под «альтернативой», конечно. Слушал всякое Faith No More и постоянно издевался над роком. Где-то рядом была Чичерина. Где-то забытая теперь группа «Голый ПистАлет», менявшая имидж раз в сезон сообразно конъюнктуре и крутейшим образом троллившая каждого нового мумийтролля. Но, конечно, главным заводилой оставался Буба, лидер СГ Сергей Бобунец. В его поведении было очень мало философии, а тем паче поэзии. Он, непроизвольно, наверное, создал тот единственный сценический тип, которого и заслуживали 90-е. Назовем его условно поющим гопником. Поющий гопник — пацан с района, которому не хватает ума и слов, чтобы выразить свое отношение к происходящему вокруг ужасу. Но его ужас реален, правдив и естественен. Он не содран с Роберта Планта или Роберта Смита, он абсолютно аутентичен, как написал бы высоколобый критик. Аутентичен, как спортивный костюм и кроссовки Adibass. Весь его вид — медицинский диагноз. И ему самому, и обществу, в котором он живет. И, в принципе, было понятно, почему — когда на сцену местного рок-клуба поднималась очередная порция идиотов в футболках «Металлика» и принималась подметать гривами пол — Буба мог схватить бутылку и запустить ее на сцену, как гранату. За этим неминуемо следовала потасовка, в которой тоже при желании можно было бы разглядеть какую-то драматургию смыслов, борьбу эстетических концепций. Возможно, была там и драматургия. В текстах ранних СГ (а слушать у них надо, по совести, только один альбом) постоянно обыгрывалось «творческое наследие» рокеров, передавались злые, задиристые, постмодернистские «приветы» Бутусову, Гребенщикову, Шахрину и всей честной компании.

Потом я встретил какую-то женщину,Я ел бутерброды и читал ей стихи.Пил вино и орал, что гребЕнщиковХ сосал у меня, что они все — м…ки…(Я хочу есть)

И мы поднимемся в тамбур, предъявим билетВагон заскользит и поедет отсюдаМы оставим любовь и пустую посуду«И те, кто нам верил, посмотрят нам вслед»И вот колеса звенят как звенели стаканыВино набирает свой ход оборотамиМы едем в чужие теплые страныОт смерти бежим, как козлы — огородами(Прощание со Свердловском)

Но, конечно, «вершиной» творчества СГ стала песня «Ален Делон», в которой лирический герой 90-х ведет заочный спор со всеми комиссарами русской рок-революции разом.