Агония

Но точно так же Мика понимал, что в данной ситуации крики и ругань не помогут. Чем больше он будет злиться на родителей, тем сильнее они будут сопротивляться. Действуя таким образом, Мика всегда получал прямо противоположный результат. Значит, нужно придумать что-то еще. Должен же быть какой-то способ убедить их. Мика задумался. Ему пришла в голову одна мысль. Конечно, это очень жестоко и нечестно по отношению к родителям, но его хитрость должна сработать. Мика откинулся головой на спинку дивана и подумал об Элли, беззвучные слезы сами собой поползли по щекам. Расчет оказался верным. Как только Дэвид и Аша заметили, что Мика плачет, выражение грозной непреклонности на их лицах сменилось сочувствием. Он понимал, что причиняет боль родителям, чувствовал себя подлым предателем, но его единственным оправданием была мысль о том, что, несмотря на страдания, которые им придется пережить сейчас, потом, когда Элли вернется домой живая и невредимая, родители оценят поступок сына и будут благодарны ему за это. Мика плакал горько и безутешно, ему нетрудно было заставить себя рыдать — стоило представить, что он больше никогда не увидит Элли, и Мику охватывало такое отчаяние, что слезы сами лились из глаз. Мика сказал расстроенным родителям, как сильно он скучает по сестре и что игра помогает ему отвлечься от грустных мыслей. В результате Дэвид и Аша сдались. Когда настало время ложиться спать, они сказали, что Мика может продолжить игру, но при условии, что больше не станет выполнять никаких опасных заданий. Мика дал честное словно, заранее зная, что не сможет сдержать его, и от этого на душе стало еще тяжелее. Он долго не мог уснуть, лежа в кровати, где раньше спала Элли. Мика смотрел в потолок и мучился угрызениями совести.

ГЛАВА 31

Дремлющая сила

В ранний предрассветный час, когда Мика и его родители мирно спали в своих постелях, за тысячи километров от их дома, на борту космической станции Мэл Горман сидел в своем кабинете. Подперев голову рукой, он вглядывался в монитор компьютера. Горман понятия не имел, который сейчас час; он знал только, что ужин давно закончился, и его дворецкий Ральф отправился спать. В кабинете было темно, единственным источником света была Земля. Ее чистое голубое сияние просачивалось сквозь большой круглый иллюминатор и монитор компьютера, который тускло светился на столе перед Горманом.

Ученый, занимавшийся сканированием памяти Мики, оказался прав: изображение было настолько темным и расплывчатым, что Горману пришлось несколько раз прокручивать запись, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь. Однако смысла большинства картинок он так и не понял. Перед Горманом мелькали какие-то неясные тени; время от времени возникали статичные образы — нечто вроде праздничного пирога со свечками, новогодняя елка — словом, ничего существенного, обычные детские фантазий. Горману пришлось потратить не один час, вновь и вновь запуская пленку в надежде увидеть что-нибудь более-менее важное. И вдруг, на последних кадрах, он наконец увидел то, что так долго искал. Воспоминание было настолько ярким, что даже Мика не смог подавить его, и точно так же, как в свое время оно испугало и поразило самого Мику, возникшая на мониторе картинка испугала и поразила Мэла Гормана. Он не верил собственным глазам. Горман снова и снова пересматривал запись, как будто от бесконечных повторов она могла стать более четкой. Затаившись в глубине какого-то черного пространства, где стены и потолок, казалось, давили друг на друга, сидел странный человек: вместо головы у него на плечах был надет телевизор. Мимолетное видение проскальзывало между двумя другими невнятными образами, и от него становилось не по себе. Человек-телевизор производил жуткое впечатление — его худое лицо с выступающими скулами светилось на выпуклом черно-белом экране; пустые остановившиеся глаза смотрели в пространство, как будто он ничего не видел и не чувствовал, как будто у него вообще не было души. Человек-телевизор сидел на полу; вытянув вперед свою костлявую руку, он сжимал в кулаке маленькую птичку, птица слабо трепыхалась в тщетной попытке вырваться из его кулака. Однако отнюдь не страдания несчастной птички произвели на Гормана столь пугающее впечатление и не мертвые глаза человека, затаившегося в черном пространстве. Его поразил сам факт, что этим уродом с головой-телевизором был он сам — Мэл Горман. Откуда в сознании ребенка, выросшего в городе для беженцев, среди серых бетонных стен и черных гнилых каналов, мог появиться его, Мэла Гормана, образ, да еще в виде отвратительного монстра с мертвыми глазами?!

Он нажал кнопку вызова, разбудил дворецкого и велел приготовить чашку горячего шоколада. У явившегося в кабинет Ральфа был заспанный вид, его седые волосы топорщились в разные стороны, он запахивал накинутый на пижаму халат и щурил глаза.

— Доброй ночи, сэр, — старый слуга вежливо поздоровался с хозяином и поставил на стол маленький серебряный поднос. — Что-нибудь еще, мистер Горман?