Агония страха

Обведя взглядом комнату, проснувшийся гуляка понял, что никогда здесь не был. Одно утешало – ему повезло больше остальных, так как ночь он провел на мягком диване с плюшевым подлокотником, не давшим ему свалиться на пол. Зевнув, Журавлев потянулся, приподнялся, налил себе в фужер шампанского и громко произнес:

– Потехе время, похмелью час! Ура, господа!

Он залпом выпил выдохнувшееся шампанское и, поставив бокал на стол, замер.

Что-то тут было не так. Июльское солнце ломилось в окно, повествуя еще об одном потрясающем дне на южном побережье Крыма. Тишину нарушал какой-то псих, уродуя молоток о гвозди, а нервы щекотал сладковатый, приторный запах. Сознание к Журавлеву возвращалось слишком медленно. Хмель улетучился из головы, когда он еще раз осмотрелся вокруг и увидел то, чего не заметил при первом беглом осмотре. Все люди, окружавшие его, были мертвы. Как он сразу не смог этого понять по неестественным позам, в которых они замерли. Теперь он отчетливо видел лужу крови, наполовину запекшейся за головой женщины, лежавшей на полу. Нетрудно догадаться и о том, что мужчина не мог дышать, если его лицо утопало в салатнике с лечо. Тот, что сидел спиной к окну, откинув голову, не дышал, а возле уха запеклась струйка крови.

Журавлев несколько минут стоял как истукан, боясь шелохнуться. Понять он все равно ничего не смог, кроме того, что вляпался в очередные неприятности и ему пора уносить ноги. Что-что, а это он делать умел.

Опрокинув еще один фужер с шампанским, он сунул его в карман, и осторожно вышел из-за стола. Направляясь к двери, он старался ничего не задеть, ничего не коснуться. В работе следователей он знал некоторый толк, и похмелье ему не мешало. Вот только мандраж не давал покоя, руки тряслись изрядно, зуб на зуб тоже не попадал, хотя на улице температура воздуха явно превышала тридцать градусов.

Возле двери Журавлев остановился, и можно было подумать, будто он хотел запомнить обстановку. Нет, его не отпускало другое чувство, чувство, от которого он не мог избавиться ни при каких обстоятельствах. Его не смутили четыре трупа и соответствовавшее количество гильз, разбросанных по полу. От его взгляда не ускользнула ни одна деталь. Он мог гордиться своей фотографической памятью. Но грех уйти, пусть даже из такой передряги, не сделав своего дела. И, набрав в легкие воздуха, Журавлев вернулся. Может быть, он зря это сделал, но сейчас он об этом не думал.

В полиэтиленовом пакете, стоявшем на полу, лежали еще три бутылки вина. Он достал из кармана платок и, используя его вместо перчатки, опустошил сумку и сделал обход. Содержимое карманов мужчин и женские сумочки перекочевали в пакет, а также он прихватил с собой бутылку с остатками шампанского, где остались его отпечатки пальцев. Закончив работу, он заметил еще одну дверь, прикрытую пестрой занавеской, но у него не хватило отваги заглянуть в соседнюю комнату – вдруг он там обнаружит еще несколько мертвецов? Для одного утра и этого достаточно. Немного помешкав, он вышел из квартиры. Он понимал, что делает что-то не так, но голова, словно наполненная чугуном, и обуявший страх гнали его прочь.

Теперь он понял, что провел ночь в стандартном двухэтажном домишке курортного образца с открытыми верандами и уличными лестницами. Спускаясь вниз, он столкнулся с внезапно появившимся пожилым толстяком с сумкой наперевес, забитой газетами. Деревянная лестница была слишком узкой, чтобы они могли разойтись.

– Вы из четвертой квартиры? – спросил толстяк, довольный тем, что ему не придется преодолевать крутые ступеньки.

Журавлев оглянулся, словно кто-то шел за ним следом, и вопрос задали не ему. Лестница упиралась в единственную дверь, откуда он вышел, и других квартир здесь не было.

– Вы газеты принесли?

– Слава Богу, вы их не выписываете, мне эти лестницы уже поперек глотки стоят. Телеграмма вам, распишитесь.

Почтальон подал свернутый вчетверо листок бумаги и карандаш. Указав место, он пробурчал:

– Вот тут.

Журавлев расписался и, приняв телеграмму, сунул ее в карман.

– Лихорадит что ли?

– Похмельный синдром, папаша. Двигай вниз, не задерживай.

– Твоя спешка мне понятна. До сорока я тоже прикладывался частенько, а сейчас отдуваюсь за бурную молодость.

Они спустились в небольшой зеленый дворик, обнесенный белым глиняным забором с единственной калиткой. Возле нее на скамеечке ворковали две милые старушки с колючими, въедливыми глазками. Такими божьими одуванчиками каждый город похвастаться может. Главные следопыты, ходячие справочные книги из серии «Кто есть кто». А у курортных старушонок есть особый дар. Приедешь к ним года через три, а они тебя вспомнят, да еще твоей подружке расскажут, с кем ты приезжал в прошлый раз и какой у нее был размер лифчика.

Старик на секунду остановился возле стражей ворот, а Журавлев, отвернувшись, проскочил мимо, на улицу. Калитка со скрежетом захлопнулась, чем вызвала негодование хозяев. Оказавшись на улице, он увидел сверкавший ярко-красный «фиат», на который едва не наткнулся. Бедная красотка раскалялась на палящем солнце в ожидании хозяина.