Агонизирующая столица. Как Петербург противостоял семи страшнейшим эпидемиям холеры

Александр Павлович Башуцкий: «В моем присутствии у графа Г. А. С-ва во время обеда, за которым, как и везде тогда, было рассказано о многих животрепещущих случаях и свежих событиях устрашительного свойства, метрдотель, белокурый молодой человек, вероятно, расстроенный слышанными страхами, подавая блюдо, упал с ним между графом и сидевшей возле дамой. Можно представить общее смущение гостей!.. Граф с природною живостью своей внезапно налил стакан бургундского, всыпал в него пол солонки соли и влил эту смесь в горло пациенту. Холера обнаружилась самая легкая; через день француз был на ногах. Подавали помощь перцем, маслом, одеколоном, уксусом, всем, что попадалось под руку. Жена дворника сильно занемогла с утра; почти до вечера не могли отыскать доктора, что было сплошь и рядом; в мучительных страданиях она умолила мужа „потешить ее пред смертью тарелкой тертой редьки с солью“. Порция эта была скушана ею с аппетитом; больная проспала несколько часов, проснулась с крупною сыпью по всему телу и на третий день встала здоровая».

Еще один примечательный эпизод рассказывает известный историк Петербурга Михаил Иванович Пыляев, герой его – князь Окропир Георгиевич Багратион, живший тогда в северной столице и обожавший кошек.

«В многочисленный штат этого князя входило несколько заклинателей от разных болезней. Он их считал единственными знатоками и практиками медицины. Но когда первая холера посетила столицу, заклинателей у князя заменили кошки. Как-то покушав не в меру жирного пилава, он почувствовал припадки страшной гостьи, сейчас же прибегнул к заклинателям, но последние не принесли пользы. В отчаянии он разослал всех своих людей за докторами. Оставшись один, он кидался из угла в угол, не зная, что делать, и нечаянно наткнувшись на своего любимого кота с грустью прижал его к своей груди. Каково же было его изумление, когда, согревшись прикосновением своего фаворита, он почувствовал облегчение и вскоре задремал. Когда же открыл глаза, толпа докторов стояла в безмолвии перед его креслом. Болезнь миновала. С тех пор князь Окропир кошек считал единственной панацеей не только от холеры, но и от всех болезней, и более сотни этих разношерстных четвероногих стали навсегда обитателями его апартаментов».

И все-таки шутки в сторону: холера неумолимо собирала свою страшную жатву. Снова статистика:

28 июня – 579 заболевших холерой и 237 умерших;

29 июня – 570 заболевших и 277 умерших;

30 июня – 515 заболевших и 272 умерших;

1 июля – 569 заболевших и 247 умерших.

Это был самый пик эпидемии. Чем сильнее становилась холера, тем меньше внимания обращали петербуржцы на соблюдение всех прощальных обрядов над ушедшими из жизни. Тех, кто умер в больницах, хоронили в общих могилах – десятки человек в каждой. Петр Петрович Каратыгин полвека спустя пересказывал монолог кладбищенского служителя с Выборгской стороны: «Это я как теперь помню. Под большим крестом была раскинута парусиновая палатка: в ней помещался „батюшка“ с дьячком… оба выпивши (да и нельзя иначе: бодрости ради!), и тут же полицейские. Ямы вырыты глубокие; на дно известь всыпана и тут же целыми бочками заготовлена… Ну, видим – едут из города возы: гробы наставлены, как в старину дрова складывали, друг на дружку нагромождены; в каждый воз пара лошадей впряжена, и то еле лошадям под силу. Подъедут возы к ямам: выйдет „батюшка“ из палатки, горсть песку на все гробы кинет, скажет: „Их же имена Ты, Господи, веси“ – и все отпеванье тут… Гробы сразу сваливают в яму, известью пересыплют, зароют – и дело с концом! Бывало иной гроб тут же и развалится; да не сколачивать-стать! И сказать к слову – смраду особенного не было! Раз, что покойникам залеживаться не давали, а два – вокруг города леса горели, так, может статься, дымом-то и воздух прочищало!»

В список унесенных холерой входили уже не только простолюдины и купцы: были здесь и люди именитые, со званиями и регалиями. Первого июля, например, холера стремительно унесла жизнь Василия Михайловича Головина, вице-адмирала и знаменитого путешественника. Журналист Николай Иванович Греч с горечью вспоминал: «Головнин был тогда в полной силе мужества, в той поре, в которой человек, искушенный и укрепленный опытом и рассудком, но еще не обессиленный недугами и дряхлостью, может быть истинно полезен Государю и Отечеству своею службою, семейству своему примером и подпорою. Еще долгие годы благородных подвигов обещала нам эта жизнь, и вдруг она превратилась от дуновения тлетворной язвы. В июне 1831 г. разразилась в С.-Петербурге губительная холера. Почувствовав первые приступы, Головнин счел их обыкновенным припадком расстройства в желудке и принял домашние средства, но болезнь вдруг усилилась. Послали за врачом. Медицинские пособия оказались тщетными. Болезнь действовала с ужасающею силою, и чрез несколько часов его не стало».

Василий Михайлович Головнин