Агонизирующая столица. Как Петербург противостоял семи страшнейшим эпидемиям холеры

Не знаю, как описанное героическое лечение покажется специалистам, однако ж известно, что сами они в припадках холеры всячески стараются вызвать реакцию кожи и обильное выделение испарины, а в настоящем случае сухая крапивная ванна и морской понч как нельзя лучше достигали этой двойной цели».

Понч – понятное дело, пунш. Алкоголь вообще был популярным средством борьбы с холерой: перцовка в ту пору расходилась с лету.

Употребляли в ту пору и тильмановские капли – препарат, незадолго до того изобретенный столичным доктором Карлом Андреевичем Тильманом, почетным лейб-окулистом и старшим врачом Петропавловской больницы. Князь Николай Константинович Имеретинский, в 1848-м новоиспеченный офицер российской гвардии, вспоминал, как этот препарат при первых признаках холеры усердно принимала его мачеха. Впрочем, снадобье не помогло, болезнь развивалась неукротимо, и при очередном визите к мачехе князь увидел страшную картину: «Мачеха сидела в горячей ванне. Это был полутруп! Лицо почернело и хотя больная была в полном сознании, но говорить не могла. Вместо слов раздавалось бессильное хрипение. Я напустил на себя беспечный, шутливый тон, ободряя и отвлекая больную от страшной мысли о кончине. Мысленно же я молился за нее и был убежден, что все кончено».

Мачехе князя Имеретинского повезло: благодаря усилиям главного доктора Мариинской больницы Карла Ивановича фон Шперера – по словам князя, «одного из лучших петербургских врачей», – ее удалось спасти.

Столь же тревожные, но в конечном счете позитивные воспоминания остались о той холере у видного геолога, члена-корреспондента петербургской Академии наук Александра Александровича Иностранцева. Холерой тогда заболел его отец, а спасти его помогли два врача – Август Андреевич Зандер и Филипп Яковлевич Карелль, будущий лейб-медик императора Николая I: «Отец наш, отличавшийся своим крепким здоровьем, внезапно заболел и сразу так сильно, что наутро уже встать с постели не мог. Немедленно был привезен наш доктор Зандер, и он определил у отца холеру. Действительно, в 1848 г. в Петрограде холера сильно свирепствовала, и в доме, где мы жили, было несколько от нее смертных случаев. Беготня по квартире денщиков, сменяющих друг друга по растиранию рук и ног отца, сводимых судорогами; ношение в комнату больного различных припарок, лекарств и тому подобное; заплаканная мать, совершенно нас бросившая, – все это произвело на меня сильное впечатление. С другого дня болезни отца к нам ежедневно, а по некоторым дням и два раза в день, стал приезжать и приходить прямо в комнату больного какой-то важный господин. У нас была большая радость, когда этот господин вместе с доктором Зандером объявили матери, что всякая опасность миновала. Позднее я узнал от матери, что важный господин был доктор Карелль».

Но пора уже снова назвать данные холерной статистики: число заболевших и умерших росло с каждым днем, и пик пришелся на 22–23 июня:

17 июня – 719 заболевших и 356 умерших;

18 июня – 774 заболевших и 384 умерших;

19 июня – 880 заболевших и 513 умерших;

20 июня – 776 заболевших и 396 умерших;

21 июня – 1116 заболевших и 593 умерших;

22 июня – 1210 заболевших и 598 умерших;

23 июня – 1181 заболевший и 610 умерших.

В числе умерших в эти дни (20 июня) был генерал-майор Николай Александрович Саблуков, автор известных записок о временах императора Павла I; похоронили его на Фарфоровском кладбище (в советское время захоронение перенесли на Лазаревское кладбище Александро-Невской лавры). Примерно на те же июньские дни приходится случай, отчетливо запомнившийся Андрею Михайловичу Достоевскому.

Младший брат писателя, он учился в 1848 году в Училище гражданских инженеров, оно же попросту Строительное училище: «Как теперь помню: в классе на один год младше нашего, то есть во II классе, был очень хорошо идущий воспитанник Михаил Кулешов. Выдержав последний экзамен, он с сияющим лицом, переходя через наш выпускной класс, сказал: „Вот теперь и я близок к выпуску!.. Год пройдет скоро“. И действительно, его выпуск из Строительного училища произошел даже раньше нашего! Не успел он вымолвить приведенные слова, как сильно побледнел и его начало рвать. Я, тогда еще исполнявший должность фельдфебеля, сейчас же побежал к ротному командиру, и бедного Кулешова, хотя и утешая, отвели в запасной лазарет. Там скоро с ним сделалась настоящая холера с корчами и прочими онерами; а к рассвету следующего дня он был уже покойником! Помню, что это на нас произвело сильное впечатление! Похороны Кулешова происходили тихо, без всякого участия воспитанников, которых даже не допустили не только проводить гроб до кладбища, но даже и проститься с покойником».