Агробление по-олбански

Петр ехал по дороге без всяких указателей. Он привык. Такое же беспорядочное движение и в Тиране. Знаки убрали еще во времена Энвера Ходжи – Большого Энвера, как его называли в народе, чтобы враг не смог сразу сориентироваться. Хорошо, что у Петра со времен службы в армии осталась секретная карта. Порошкански, закинув ноги на переднюю панель и соорудив из колен импровизированную подставку, углубился в чтение этой карты.

– Сейчас прямо, – время от времени говорил Порошкански, одним глазом глядя в карту, другим – на дорогу.

– Сюда?

– Куда ты едешь, мать твою! Я ж тебе сказал: прямо.

– Так дорога же идет резко направо, – возмущался Петр, – а ты говоришь прямо, а здесь либо налево, либо направо.

– Правильно, а если б ты поехал налево, ты б меня с горы скинул, так получается, прямо в обрыв.

– Ну ты и штурман, мать твою!

Карта, видимо, тоже делалась с учетом того, чтобы агрессор из СССР, попади она ему в руки, не смог сориентироваться и быстро разобраться в албанском менталитете. Враг в овраг.

Они выехали из города под вечер. А в Элисбане были уже поздним вечером. Оказаться где-то поздним вечером – большое счастье, подумал Петр, особенно с таким штурманом, как Порошкански.

– Все, приехали, – заглушил Петр двигатель.

– Что? Уже?

– Ага! Ты сидел себе, отдыхал, тебе и уже! А мне все уже знаешь где?!

– Это точно! С тобой поседеешь!

В Элисбане, на том самом месте, у развалин старой крепости, они обменяли блок «Шибко» на канистру бензина.

– Гуманитарная помощь не нужна? – предложил солдатик. Его лицо было усыпано веснушками, не теми защитными, под цвет травы, что покрывали всю его гимнастерку, а другими – светлячками, выдающими молодость и девственность.

– Нет.

– За араку отдадим. – Солдатик нервно задергал ушами.

– Что там, в этой гуманитарной помощи? – поинтересовался Порошкански.

– Консервы разные. Плитка шоколада есть.

– Швейцарского?

– Кажется, немецкого.

– Ты чего, уже нет плитки шоколада, – возмутился другой солдатик, – и не было никогда, ты что, забыл?

– Ладно, давай, – сказал Порошкански, – в хозяйстве все пригодится.

В магазинчике купили араку, две банки колы, два батончика с повидлом и две пачки чипсов.

– Чипсы какие? – спросил продавец.

– Любые, только без бекона.

– Давайте с перцем.

Араку обменяли на коробку гуманитарной помощи. Арака тоже с перцем – огненная вода.

Пока ели чипсы, любуясь минаретами старого города, пошел дождь. «Пежо», словно старая дырявая калоша, в первой же низине зачерпнул воды. Не прошло и получаса после Элисбана.

Петр выключил фары. Все равно ничего, кроме щебня, дождя и временами дороги, не разглядеть.

– Почему стоим? – проснулся Давид и тут же принялся зевать.

– В трамблер вода попала.

– Туман-то какой! – опять зевнул Давид.

– Не видно ни черта, плохо.

Дождь усиливал свой натиск на яркую спинку Жоржика.

– Представляешь, каково сейчас насекомым?

– А людям?

– Каким людям?

– Тем, что сейчас на плотах перебираются через Адриатику.

– Включи радио, послушаем.

Петр принялся крутить ручку приемника. Время от времени сквозь глухой хрип прорывалась народная мелодия. А потом снова хрип, словно приемник подключен не к антенне, а к усам жука. Гроза напугала его не на шутку.

– Это все проделки Большой Женщины! – чертыхнулся Петр.

– Какой женщины?.. Опять ты о какой-то большой женщине!

Петр снова покрутил ручку. На секунду промелькнула все та же мелодийка. Но тут же дождь, словно на экзамене в музыкальной школе, принялся костяшками пальцев повторять прорвавшийся ритм. Бить по рукам и губам всей линейкой.

– Ты не понял, что это за песня, «Дубчик» или, может быть, «Липчик»? – попытался перевести разговор Петр.

– Какая разница? Давайте сами споем.

Они запели. Сначала тихо. Потом увереннее. Петр пел и вспоминал, как с друзьями в России, в военной академии, они пели эту же песню до слез.

– Мы, когда в Ливии работали, всегда пели эту песню, – признался Порошкански.

Дождь лил всю ночь. Ехать дальше не было никакой возможности. Порошкански проснулся оттого, что ему за ухо свалилась капля. Петр – оттого, что струя свежего воздуха залепила ему пощечину.

Холодно – когда далеко. Горячо – когда близко. Близко, как в той детской игре, к машине подошли солдаты в плащ-палатках и распахнули дверь. Капля оказалась холодным дулом автомата.

– Руки вверх, – приказал самый старый.

– Жутко-то как! – потягиваясь, поднял руки вверх Петр.

– Скорее, неудобно, – разминая кости, возразил Давид.

И тут же яркий свет фонарей ослепил обоих. Перед глазами на черной форме неба сверкнули дуло АКМ и желтая светоотражающая нашивка – AKSh (Armata Kombёtare Shqiptare – «Албанская национальная армия») – ныне действующий и самый радикальный осколок печально знаменитой своими зверствами «Армии освобождения Косово».

Сокращенно УЧК (тчк). Албания от моря до моря (тчк). Дайте телеграмму в Тирану (тчк). Только проливной дождь-телеграф, придя на помощь УЧК, и смог это сделать (тчк).

– Западло (з.п.т.), – заодно выдал про себя нецензурную очередь-тираду Петр.

– Кто вы такие? – прозвучал детский голос после того, как налетчики насмотрелись на своих жертв.