Ай-Петри (нагорный рассказ)

Среди прочего приснилось мне там вот что. Будто бы одно время в Москве у меня имелось странное хобби. Я изучал бездомных собак. Происходило это в голодное время, воцарившееся тогда в стране. Помойки были пусты, собаки сбивались в стаи, уничтожали кошек, нападали на стариков, съедали самых слабых среди своих.

В стаях повсеместно попадались опустившиеся породистые псы, как и среди бомжей — благополучные еще совсем недавно горожане. В зимнее время в нашем районе доходило до 70 нападений на людей в месяц. Царила безработица, я долго не мог найти работу и вот мне предложили… Предложили в каком-то посольстве, в посольстве страны, куда я хотел с голодухи эмигрировать, но куда меня не пустили, однако сделав предложение о найме. Страна эта была мировым лидером по заботе об окружающей среде, по мониторингу издевательств над домашними животными и т. д. Сначала я отказался, но никаких других шансов устроиться на работу не возникло, и пришлось передумать. Да, это было голодное время, питался я раз в два дня — в основном сублимированным картофельным пюре. Мой друг разжился где-то мешком этого продукта: в качестве продовольственной помощи в нашу страну прибывали просроченные продукты из натовских стратегических запасов. Центральное Разведывательное Управление США повсюду организовывало центры сбора информации под видом офисов, контролирующих распределение продпомощи. Мой друг работал в одном из таких центров. Потом его застрелил сам Освальд, убийца президента Кеннеди, но мой друг выжил, и мы с ним снова встретились за дымящейся миской этого пластмассового пюре.

И вот я — за гроши, по сути, это был неоплачиваемый испытательный период — был внедрен в среду какой-то подмосковной собачьей стаи… Дело было в Малаховке, стая облюбовала заброшенную дачу, жители поселка обходили ее далеко стороной. Отстрелить псов не получалось — они мгновенно прятались от пуль в обширный подвал, куда уже пускали хлор, но в подвале было много лазеек, и газ утекал. На отравленное мясо псы не реагировали, проглатывали без последствий, еще и дрались за него смертным боем.

В стае насчитывалось около тридцати псов и только три сучки, которых кобели беспрестанно насиловали с отвратительной остервенелостью. Случалось в потасовках за очередность они загрызали кого-нибудь до смерти, и на сучку взбирался тот, кто мог превозмочь в себе голод. Сучка мучилась, но поглядывала — перепадет ли ей из останков бедолаги.

Породистые псы: два боксера, ротвейлер, ризеншнауцер, три колли, — которых бросили, не в силах прокормить, их хозяева, составляли низшую касту стаи. Здоровый ротвейлер, похудевший до неопознаваемости, пресмыкался перед каким-то сизым кривоногим бобиком. Состав стаи все время менялся — кто-то приходил новенький, кого-то съедали, кто-то начинал хаотическое движение по иерархической лестнице. На моих глазах сучку сенбернара, едва волочащую ноги, облезлую, всю в обвислой коже, покрытой лишаями — изнасиловали до смерти, она так и сдохла, уже не в силах повернуться, укусить, она свалилась, а на нее еще взобрался один подлец и торкал ей в круп алой ужимкой. Я тут же кончил его, швырнул оземь, разбил ему мозги — мгновенно его сожрали, а меня стошнило, ох как меня стошнило.

Почему-то стая приняла меня — сначала огрызалась, но потом вожак, крутолобый широкогрудый ублюдок, понюхался, рыкнул, и я рыкнул, он куснул меня — и всё, мы разошлись.

Но вот скоро что-то происходит, надвигается смутная опасность, и вся стая снимается с места, начинает продвижение в центр Москвы. Путь стаи тернист, она подвергается нападениям других собачьих банд, на территории которых мы попадаем. После боя некоторые собаки чужих стай примыкают к нам. Тем временем я мучаюсь проблемой передачи наблюдательной информации — в Центр Натурализации, который находится на задворках посольства и в который я наконец сумел дозвониться, продиктовать секретарше депешу. И вот мы приходим на Пресню, спускаемся к набережной и облюбовываем закрытое пространство заброшенных ремонтных мастерских под Калининским мостом. Огромные подвалы автобазы, где когда-то обслуживались правительственные ЗИСы, выходят к высотному зданию мэрии. Днем вся стая спит и только в сумерках отправляется на охоту. Мы опустошаем помойки в парке за Белым Домом и во дворах Трехгорки. Нас не трогают, потому что принимают за сторожевых псов, гужующих на хозяйстве ремонтных мастерских. Прохожие, на которых мы нападаем в темноте, спасаются тем, что выбегают на проезжую часть. Одну девушку не смертельно сбил грузовик, и пока ехала «неотложка», вся стая бесновалась от запаха крови, я отгонял псов.

После этого случая мне начинает казаться, что вот-вот меня раскусят — и псы тогда разорвут меня. Вот почему я не принимаю никаких мер, когда они загрызают бомжа, забредшего во время дождя под мост. Шум ливня и рев моторов заглушили лай и вопли, милицейский патруль, проезжая мимо, ничего не заметил.