Айн Рэнд. Сто голосов

Я никогда не ощущал целеустремленности, необходимой для продвижения в этом направлении. В конечном итоге в 1993 году я напечатал книгу под названием Бельтравия, которую переписывал и переделывал в течение сорока лет. Первый набросок своей рукописи я показал ей в Нью-Йорке, в 1953 году, когда вернулся из Парижа. Она читала его лежа на спине, на диване, подняв книгу над головой. Она читала очень быстро. И я рассмешил ее.

Ни до, ни после я не слышал, чтобы она смеялась… низким таким, грудным смехом. Я сказал: «Значит, я рассмешил вас, Айн». Это была комическая часть моего произведения. Она дочитала его до конца, но ничего толком не сказала.

Так ничего и не сказала?

Ничего, что-то пробормотала по-французски.

В своей книге я выдумал язык, который назвал «франглийским», наполовину французским, наполовину английским. Она произнесла свою фразу как будто бы на чистом французском, однако я не совсем понял ее, поскольку мой французский далек от совершенства, и потому не ответил. Тогда она вернулась к чтению. Однако часть моей книги, заставившая ее рассмеяться, была посвящена попугаям. Попугаи разговаривали по-франглийски. Одну из птичек звали Полли Глотт; других Хейди Гусик [Geaucique], мадам Овари и месье Де ла Фу. Повествование имело чисто фантастический, причудливый характер.

Нуждаясь в доходе, я занялся техникой. Оставив исследовательскую работу, я начал писать и редактировать многочисленные руководства для старых компаний North American Aviation, Atlas missile и особенно IBM; a также многое множество технических отчетов и записок. Впоследствии я занялся другими вопросами.

Когда мы с Микки поженились, Айн посоветовала мне: «Не заводите детей». Таким уж она была целеустремленным человеком; воистину писательской машиной, истинно преданной своему ремеслу и искусству. Она понимала, что дети неизбежно отвлекут меня от концентрации на литературном фронте. Тем не менее детей у нас было пятеро.

Приходилось ли вам вступать с ней в другие деловые отношения?

Айн спросила меня, не хочу ли я стать ее агентом, и я ответил, что едва ли принесу ей какую-нибудь пользу, ибо совершенно не представляю, что такое — быть агентом. Она поняла меня и не стала настаивать, поскольку единственной причиной, заставлявшей ее видеть меня своим агентом была именно потенциальная эффективность моих действий.

В то время она судилась, однако никогда не рассказывала, как обстоят ее дела на процессе. Она даже не говорила, с кем. Должно быть, на нее подали в суд за какое-нибудь из ее высказываний, возможно, прозвучавших по радио[122]. Я сказал ей, что расстроен подобной историей, и обещал подложить бомбу к порогу ее обидчика. Подобное предложение произвело на нее сильное впечатление, и она долго смотрела на меня. Наверно, в этот момент она впервые поняла, до какой степени я нахожусь на ее стороне. Я был крайне недоволен тем, что кто-то судится с ней и пытается отсудить часть ее денег.

В паре хранящихся в наших архивах писем вы называете себя ее приемным сыном. Что вы хотели этим сказать?

Этими словами я хотел подчеркнуть свою привязанность и уважение к ней, а также отчасти скомпенсировать ослабление наших взаимоотношений, происшедшее по причине моего брака.

Как она воспринимала вас?

Думаю, с полным пониманием; я был полностью согласен с ее образом мысли. Она это ценила. Беседуя, мы говорили об одном и том же в схожей манере.

А что делал мистер О’Коннор на ранчо?

Он выращивал гладиолусы и другие цветы, у него были павлины. Он водил меня по всему чатсвортскому имению, рассказывая о принадлежавшей ему сотне белых павлинов. И когда мы подошли к клеткам, птиц в них не оказалось. Я спросил: «Где же они?» И Фрэнк показал на небо. Птицы большой стаей летали высоко в небе. Он сказал: «Они вернутся». Таким он был, подлинным индивидуалистом. Таким, что все исполняли его желания, даже павлины. Мы ели павлиньи яйца на завтрак, и они были хороши на вкус.

Вы были знакомы с кем-нибудь из ее друзей, кроме Альберта Маннхеймера?

Нет. В Долине они вели достаточно уединенный образ жизни. Событий было немного. Она писала, а Фрэнк занимался садом и павлинами. Жизнь их была очень тихой и даже монотонной. Гостей бывало немного. Во время процесса ей время от времени приходилось ездить в суд, однако во всем прочем событий было немного, я постоянно бывал у них. Я познакомился с Натаном и Барбарой в нью-йоркской квартире Айн.

Насколько я помню, Айн Рэнд имеет какое-то отношение к вашему знакомству с женой.