Академия времени

— Не ругай ее. Я сам приказал, — вступился за меня градоправитель, — слыхал я, что у моего поверенного гениальный счетовод, но вот уж не думал, что это женщина, да еще и невольница! Покажи-ка мне, как ты счет ведешь.

— Сию минуту, — ответила мама и бросилась к буфету за расходной тетрадью.

Градоправитель полистал, почитал, качая головой да хмыкая, потом улыбнулся и проговорил, возвращая тетрадь:

— Ценный ты работник, к себе бы в ратушу забрал, да долг у нас большой по пошлине, придется амнистанцу отдать. Вы собирайтесь, а я с Прожирани переговорю. Лишнего не берите, больше двух дней у меня не пробудете, а там новый хозяин о вас позаботится.

* * *

Господин Прожирани был весьма недоволен тем, что придется расстаться со своими невольницами, но перечить градоправителю не решился. Только намекнул на премию, чтобы возместить убытки от покупки новых работниц.

Вечером Юнила и Агуста покинули дом, в котором провели двенадцать тяжелых, но по справедливости не таких уж и страшных, как могло бы быть, если бы они попали в другое место, лет.

От монотонного покачивания кареты, везущей их в дом градоправителя, Юна уснула, положив голову на плечо матери. Агуста смотрела в окно невидящим взглядом и гадала, что же принесет им завтрашний день. По щеке женщины скатилась слезинка, за ней еще одна.

— С днем рождения, доченька, — прошептала Агуста, погладив безмятежно спящую дочь по щеке огрубевшими от работы пальцами. — Возможно, этот день рождения принесет нам спасение… или погибель.

Юна пошевелилась, устраиваясь поудобнее, но не проснулась. Она в этот момент была очень далеко от Антирона, во сне вернувшись в то утро, когда собиралась на аттракционы.

* * *

— Приехали! — разбудил меня выкрик кучера.

Выбравшись из кареты, мы оказались на большом, залитом лунным светом дворе.

— Поторапливайтесь! — прикрикнул возница, отгоняя нас от кареты, чтобы увезти ее под навес.

Мы стояли перед входом в огромный, намного больше, чем у господина Прожирани, дом или даже дворец!

— Подержи, — сказала мама, передавая мне свой узелок с вещами. — Схожу разведаю, что к чему.

И мама смело пошла к двери. Я же держала наши вещи и боялась даже пошевелиться.

— А это что у нас тут за красавица? — спросил высокий парень, выскакивая у меня из-за спины, как чертик из табакерки.

— Юнила, — представилась я.

— Родо, — ответил парень. — Я помощник конюха, а ты?

— А нас с мамой градоправитель собрался кому-то подарить, — призналась я.

— Ух ты! И кому же? — заинтересовался Родо.

— Я точно не знаю, но вроде бы какому-то амнистанцу, — пожала плечами.

— Везунчики, — протянул парень.

— Почему? — спросила я, поглядывая на дверь, за которой скрылась мама.

— Так у них же невольников нет! Вас подарят, а новый хозяин отпустит, — пояснил помощник конюха.

Отворилась дверь, из нее выглянула мама и позвала меня.

— До встречи, Родо, — попрощалась я и побежала к ней.

Нам выделили почти такую же комнатку, в какой мы с мамой жили у господина Прожирани. Две узкие, грубо сколоченные кровати, один стул, стол и два сундука у кроватей. Здесь только окно было чуть больше, чем в нашей прежней каморке. Но вид из него был такой же — на стену заднего двора. Нам ничего не объяснили, не сказали, что делать, просто оставили в комнате до распоряжений господина.

— Ложись спать, Юна, — проговорила мама, укладываясь на кровать прямо в одежде.

Я поступила точно так же, но спать совсем не хотелось. В душе, словно отголосок из детства, поднималось предчувствие чего-то волшебного.

— Мама, — позвала я.

— М-м-м? — вопросительно промычала она в ответ, даже не повернувшись.

— Как думаешь, у нас все будет хорошо? — спросила взволнованно.

— Спи, — приказала мама и добавила чуть позже на нашем родном языке: — У нас обязательно все наладится.

Мы очень редко говорили на родном языке. Господин Прожирани сильно бранился на это, и мама только изредка заставляла меня повторять слова, чтобы я не забыла речь недосягаемой родины. Родинарский язык стал моим родным, маме же пришлось трудно в первые годы невольничьей жизни. Она два года училась и только после того, как разобралась с письменностью, стала вести бухгалтерию господина, до этого же ей давали самую тяжелую работу по дому, а из меня в то время помощница была плохая, и маме приходилось работать за двоих, чтобы меня не продали в подмастерья.

Так я и уснула, заблудившись в воспоминаниях о днях, когда была ребенком без детства.

Утром нас разбудила грубая женщина, назвавшаяся Донатой. Она принесла новую одежду и велела помыться.

— Приведите себя в товарный вид, замухрышки. А то опозорите нашего господина, — проговорила она напоследок и ушла. Через пару минут нам принесли бадью, два ведра холодной воды и маленький мыльный камень, один на двоих.

Принесенная Донатой одежда была просто великолепной по сравнению с нашими серыми бесформенными платьями. Мы помылись, оделись, заплели друг другу еще влажные волосы в косы и сели на кровати в ожидании дальнейших распоряжений. Ожидание продлилось долго. Уже наступил полдень, а за нами так никто и не пришел. Я очень хотела есть, но молчала, зная, что и мама голодна.