Академик Ландау; Как мы жили

На следующий день в больнице мне сообщили: желчь проходит, камни желчи не задерживают. Поэтому необходимость в операции отпала. С таким диагнозом в конце ноября я Дау привезла домой. Этот диагноз меня не взволновал, если камни не мешают желчи выходить, возможно, их и вовсе нет. Я знала измотанную нервную систему Дауньки: когда он ложился раздетый на холодный металлический рентгеновский стол, он превращался в напряженный нервный комок. Возможно, просто были нервные спазмы, не пропускавшие пунктира.

Так и оказалось впоследствии: при вскрытии — печень чистая, без изъянов, как у новорожденного ребенка, желчный пузырь чист, никаких камней нет, обизвестковавшихся гематом тоже нигде не было.

В день приезда Дауньки из больницы в почтовом ящике без конверта достала бумагу с отпечатанным на машинке текстом. Не читая, я отдала ее Дау. А сама спешила сервировать стол для обеда. Через некоторое время, войдя в комнату Дау, я была потрясена его опустошенным взглядом. Его внезапная подавленность поразила меня, он был так счастлив возвращению домой, с таким нетерпением ждал Гарика и Свету, и вдруг такая внезапная отрешенность.

— Даунька, что случилось?

Он безжизненным, вялым жестом поднял руку с этой бумагой.

— Коруша, где ты ее взяла?

— Даунька, в почтовом ящике. Она даже не согнута, была без конверта.

— Да это Женька сам ее напечатал и опустил в ящик.

— А в ней что-нибудь плохое?

— Куда хуже. Это мой приговор.

— Дай я прочту.

"В издательство «Наука»

Настоящим сообщаю, что я не возражаю против того, чтобы для сохранения преемственности со всем Курсом, на левом титульном листе книги "Релятивистская квантовая теория" над словами "Теоретическая физика" была указана моя фамилия.

Академик (Ландау)

24/Х1-1967 г."

Я сразу все поняла. Как я могла не прочесть и отдать Дау? Это было непростительно, надо было уничтожить, не показывая Дау. Но я решила, что это институт оповещает, когда Дау прийти на очередной семинар. Обычно институтские бумаги опускались для Дау, не запечатанные в конверт.

— Коруша, подумай сама. Я еще в юности задумал создать этот курс теоретической физики. После этого курса — очень хорошего учебника для начинающих молодых физиков — я еще мечтал создать учебники для школы. У меня была заветная мечта — сделать в нашей стране образование лучшим в мире. А теперь я знаю — последние два тома мне не суждено дать физикам.

Говорил он тихо, медленно, как человек, потерявший все. А сколько затаенной боли и горечи! Я разрыдалась.

— Даунька, мой драгоценный! Ты очень большое значение придешь этому подлецу Женьке. Он с младенчества усвоил, что на горе и несчастье ближних нужно создавать свое благополучие. Я забыла все его злые обиды, я ему устроила зеленую улицу, чтобы он посещал тебя. Было мнение, что этот «капуцин» вопьется в тебя, и ты начнешь заниматься ну не физикой, а начнешь работать над книгами. Я в это не очень верила, к этому меня вынудили медики. Дау, прости меня. Я его допустила к тебе, у тебя еще тогда полностью не восстановилась память.

— Коруша, но все это говорит о том, что я обречен и что я не выздоровею. Коруша, мне с тобой в прятки играть нечего — я обречен. Боли у меня никогда не исчезнут, в физику я не вернусь! Иначе Женька не позволил бы себе подобной наглости. Ты ведь меня, Коруша, любишь?

— Ну еще бы, Даунька. Если честно — ты мне дороже Гарика. Я так и думал. Ты должна мне помочь. Пойми, жить без физики я не могу. Коруша, помоги мне кончить жизнь.

Как это было сказано! Я задохнулась от рыданий. Я умоляла, я все отрицала. Я действительно очень верила, что Дау скоро выздоровеет. Но на все мои уверения, на все мои мольбы, он ответил тем же отрешенным голосом:

— Ну что ж, придется самому. Я так надеялся на тебя, на твою мне сейчас так необходимую помощь.

— Даунька, вот придет Вишневский…

— Коруша, хватит. Чук умер на руках Александра Александровича. А его последний звонок ко мне был полон радостных надежд на выздоровление. Смерть есть нормальное природное явление. Я не боюсь смерти, но жить в мучительных болях без физики я больше не могу! Существовать без науки невозможно! Мне хотелось от тебя ничего не таить, ничего не скрывать. Ближе тебя у меня никого не было и нет, а ты отказываешь мне в необходимой помощи, без ненужных мучений уйти из жизни. Это жалкое существование без физики — для меня хуже смерти!

— Дау, остановись. Женька сейчас как с цепи сорвался. Он потерял контроль, он так легко сделался членкором против твоей воли. Он уверен, что у тебя погибла навеки ближняя память. Дау, пойми одно: Женька тебе всю жизнь зло завидовал черной завистью. А сейчас он хочет, как видно, по этой зловредной бумажке присвоить и то, что ты уже успел сделать для следующего тома.