Ах, эти деньги!..

Однако на производственных совещаниях отдела положение менялось. На последнем, например, Тохази полтора часа подряд использовал оружие критики, ни единого раза не перезарядив его. В течение полутора часов он перечислял по ста шестнадцати пунктам ошибки Боньхади и их последствия для народного хозяйства.

— Мы не боимся критики! — вещал Тохази, подняв вверх руку. — Мы скажем коллеге Боньхади правду о его недостатках и упущениях…

В конце доклада он обратился к сотрудникам с просьбой смело и открыто, не взирая на лица, критиковать Боньхади. Едва он закончил, как кто-то попросил слова. Выступления следовали одно за другим. Даже стыдливая Шалго выступила, хотя и не умела говорить публично. Она и на этот раз не сказала пи слова, только с укоризной указала на Боньхади.

Боньхади сидел в первом ряду, как истукан, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

О совещании Тохази написал докладную, в которой отметил здоровый критический дух, царящий в руководимом им отделе. Упомянул он и о том, что раскритикованный сотрудник по достоинству оцепил конструктивную критику.

Но однажды за день до производственного совещания Боньхади прихворнул и не вышел на работу. Ничего серьезного у него не было, просто легкая простуда. Но весть об этом вызвала большой переполох.

— Господи! — в ужасе шептал Тохази. — Мы пропали! Завтра совещание!

Комитет в составе трех членов тотчас же уселся в такси и отправился навестить занемогшего Боньхади. Немедленно к нему был вызван профессор, его пичкали лекарствами, обвязывали компрессами, а Паттантюш всю ночь читала ему вслух.

Их усердие было увенчано успехом. На совещании присутствовал Боньхади, который сидел в кресле, обложенный подушками. И, конечно, он свое получил!

Тохази, попав в родную стихию, с подъемом убеждал сослуживцев в необходимости и важности критики. Его призыв возымел эффект. Все критиковали Боньхади, имя его переходило из уст в уста, сопровождаемое критическими эпитетами.

Однако в один прекрасный день незаменимому Боньхади наскучила постоянная критика, и, не получая от сослуживцев никакой помощи, с-и тайком записался на курсы повышения квалификации. Никому об этом не сказал пи слова. Закончив курсы, он с гордостью показал Тохази совсем неплохой аттестат.

Тохази побледнел и с упреком в голосе сказал:

— Вижу… вы тоже не выносите критику!

МЯГКОТЕЛЫЙ ГРАБОЦ

О герое этой истории Грабоце скажу лишь следующее: ему пятьдесят лет, двадцать пять лет он женат, скоро будет дедушкой. Он служил в солдатах, об этом времени ему напоминает ревматизм. Шесть лет он работает на экспортно-импортном предприятии. Работу выполняет безупречно, однажды его даже чуть не наградили орденом. Он любит свой письменный стол, мягкое кресло, любит просторную одежду, соусы, которыми вечно заливает галстуки, тишину, подошвы на каучуке и рыбу. Он жил мирно и счастливо, пока в один прекрасный день его не вызвал к себе начальник.

— Дальше так не пойдет, Грабоц! — вместо приветствия сказал начальник отдела. — Вы очень мягкотелы! Учтите, я сделаю из вас боевого человека!

— Так точно, как изволите, — оробев, произнес Грабоц. — Если товарищ начальник думает…

— Я беру вас в свои руки! — кричал начальник отдела, бегая взад и вперед по кабинету. — Прежде всего грудь вперед, живот подобрать! Выше голову! Смело смотрите мне в глаза!

— Смелее я не могу, — прошептал Грабоц.

— Громче! Полным голосом!

— Смелее я не могу! — побледней, вскричал Грабоц.

— Как же! Не можете! — побагровев, орал начальник. — Не будьте мямлей! Вы что, евнух? Орите во всю глотку! Как голодный лев! А ну, давайте, Грабоц! Не жалейте голосовых связок!

— Смелее я не могу! — взвизгнул Грабоц. Голос его прерывался, он обливался потом. Тихонько он добавил — Товарищ начальник…

— Я сделаю из вас борца, чего бы это ни стоило! Какие у вас глаза, Грабоц? Смотрите на меня смело!

— Инее… моо… гу…

— Фу, какие водянистые глаза! Глядите смелее! Как мужчина! Пусть ваши глаза сверкают, черт побери! Побольше стали во взгляде! Плохо! Вы уставились на меня, как монашка на гусарского офицера. Мечите молнии, разрази вас гром!

Грабоц таращил глаза, вращал зрачками, но начальник остался недовольным.

— Это, по-вашему, борец? Ерунда! Вот как надо. Глядите!

Он сдвинул брови, выставил вперед нижнюю челюсть, втянул голову в шею и широко раскрытыми глазами уставился на Грабоца, который испуганно попятился.

— Повторяйте за мной!

Грабоц попробовал. Ничего не вышло, хотя глаза его чуть не вылезли из орбит.

— Сколько вам лет, Грабоц? Пятьдесят? Ну, я вами займусь! Еще не поздно! Грудь вперед, живот подобрать! Голову поднимите! Выше! Еще выше! Еще, еще! Смотрите на меня, а не на потолок! Не моргайте! Так! Теперь ударьте по столу!

— Но, товарищ начальник отдела… — мужественно простонал Грабоц.

— Ударьте по столу, иначе я не знаю, что с вами сделаю! Где ваш кулак? Стукните по столу! Представьте, что я не дал вам премии, хотя вы ее заслужили…

— Не беда, получу в следующем месяце… — прошептал Грабоц.

— Стукните по столу! Смело! Пусть чернильница затанцует! Кричите на меня: «Почему я не получил премию?» Ну!