Ахегаум 4 (СИ)

Например, он может с нуля изобрести нужные заклинания и оставить на планете очень сложный магический маяк, который можно будет засечь из любой части Вселенной. Всё, чтобы знать, куда ему потом лететь. Ещё он может умереть, переродиться в другом мире, пройти путь от раба до полубога, заняться прогрессорством, создать невероятный по своим характеристикам корабль с жутчайшим техномагическим оружием, пролететь на этом корабле без преувеличения половину Вселенной, воспользовавшись уникальным гиперпространственным двигателем, и выстрелить по одной звезде тем самым страшным оружием, которое породил его безумный разум, жаждущий мести. Никакая магия или технология не спасут мир от взрыва звезды, усиленного магическими компонентами, буквально сметающими любые чары, подпространственные карманы, карманные измерения, и пристыкованные к планете божественные и магические планы.

Но хуже всего в магической компоненте этого чудовищного уничтожителя миров было то, что он заставлял всех, кого задевал, испытывать неописуемые страдания перед смертью, и замедлял время для сознания жертвы, растягивая мучения. Причём эффект был прямо пропорционален магической мощи жертвы. Простые смертные ощущали агонию лишь доли секунды, могущественные маги — максимум несколько минут. Но боги, включая Агдалона мучались долго. Очень долго.

Единственное, что взрыв не уничтожил — это души. Где-то в глубине реинкарнатора тогда ещё ютилась надежда, что душа Амелии не растворилась, не исчезла полностью внутри Агдалона, и что со смертью бога она сможет выпорхнуть обратно в цикл реинкарнации. Умом реинкарнатор понимал, что это невозможно, что прошло слишком много времени, что та, кого он любил сильнее всего во всех своих жизнях, мертва окончательной смертью, и никаких шансов нет… Но он хотел верить. А ещё не хотел уподобляться последователям Агдалона, лишавшего своих жертв шанса на возрождение. Потому что это было правильно. Может быть, он и похоронил целый мир, причинив жуткие страдания всем его обитателям, но по крайней мере у них будет второй шанс. Так было правильно.

А ещё было правильно уничтожить после мести свой корабль, полностью уничтожить, как уничтожил реинкарнатор и собственноручно созданную цивилизацию, которая помогла этот корабль построить. Никто не должен обладать таким оружием. Никто не должен иметь возможности повторить и уж тем более развить то, что он создал. Так было правильно, и в память об Амелии, реинкарнатор остался верен себе.

Потом он пытался уничтожить собственную душу. Жить без Амелии ему не хотелось, ни в одном из миров, ни в какой роли. Но у него не получилось. Система самоуничтожения корабля, которую он специально спроектировал как средство собственного финального суицида, почему-то не разрушила его душу. Он переродился. Потом… Была череда каких-то жизней. Каких-то войн, каких-то империй, каких-то конфликтов со светлыми богами, каких-то ни за что осквернённых жриц… Которая и привела реинкарнатора в Ахегаум.

К тому моменту он уже сумел похоронить все воспоминания об Амелии, обо всей той жизни и следующей, засунуть их так глубоко, что сам уже и не мог вспомнить, отчего у него, вечно живущего, такая пустота в душе, почему он так презирает светлых богов, и почему ему ничего не хочется, и лишь по инерции он делает то, к чему привык в прошлых жизнях, демонстрируя при этом непоколебимую жизнерадостность и граничащую с помешательством уверенность в собственной правоте и превосходстве над окружающими… К тому моменту он перестал давать врагам второй шанс и если у него что-то отнимали, то при возможности сразу же уничтожал душу. Вместе с горем от потери, реинкарнатор забыл и своё обещание.

Но сейчас Эш вспомнила всё. Потому что слова Жанны звучали практически один в один как слова Амелии. Её слова, которыми она призналась тогда в любви Дорану. Вспомнив, Эш вдруг ощутила невероятную тоску. Реинкарнатора тяготило не внезапное осознание того, что он, в общем-то, предал собственные принципы, которые сейчас хвалила Жанна, почти дословно повторяя слова Амелии. Его терзало то, что вместо нарушения своих принципов в последней веренице жизней он сейчас куда сильнее беспокоится вопросом: может ли Жанна быть реинкарнацией Амелии?

«Прости, Амелия. Я всё проебал…» — подумала Эш, и вдруг осознала, что уже довольно долго стоит посреди убежища как истукан, и что с её щёк капают на пол крупные слёзы. А Риннэль и Жанна крайне обеспокоенно на неё смотрят.

Заметив движение глаз брюнетки, первое за несколько минут, Жанна осторожно спросила:

— Эш? Что с тобой?

— Просто… вспомнила кое-что. Хватит сопли распускать, пойдём на пятнадцатый этаж, — сказала Эш и пулей выскочила из убежища, оставив товарищей в недоумении.

«Почему? Почему я думаю о шансе вернуть Амелию, вместо того чтобы презирать себя за то дерьмо, которое я творил после её смерти?» — думала Эш, — «Откуда во мне этот эгоизм? И как я вообще могла заставить себя забыть?»