Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь

– Инна, может быть, и не выдаст, но если ее муж случайно проболтается? Или сам Кривич?

– Они не проболтаются, – стараясь, чтобы ее голос звучал как можно убедительнее, ответила Анна. – Зачем им это вообще нужно, зачем им хоть что-то говорить обо мне, им до меня нет никакого дела!

– А если им нет до тебя дела, зачем ты к ним бегаешь? – строго спросила Инна Эразмовна.

Девушка в ответ только развела руками. Что ответить на такой вопрос? Зачем люди общаются с теми, кто им интересен, зачем слушают чужие беседы об увлекательных вещах? Разве это объяснишь в двух словах? Она, может быть, сумела бы написать об этом стихи и передать в них те чувства, с которыми каждый раз бежала в гости к супругам Кривичам. Но вот рассказать об этом матери обычными словами – это чересчур сложно!

– Понимаете… там интересно… – с трудом выдавила из себя Аня. – Мы там разговариваем о разном… вообще обо всем… О том, что сейчас делается в стране, в Петербурге и Москве… А еще там иногда бывают поэты, они свои стихи читают, и все их потом обсуждают… Сам Иннокентий Федорович иногда читает… – она замолчала, не зная, что говорить дальше, и почти уверившись, что на этот раз в гости к родственникам мужа Инны ее не отпустят. Слишком уж беспомощно звучали ее объяснения, и слишком суровый вид был у матери, когда она их слушала.

Инна Эразмовна тоже молчала, словно выжидая, не захочет ли дочь добавить что-нибудь еще. Но Аня уже мысленно готовилась к бесконечно длинному тоскливому зимнему вечеру за учебниками и даже не пыталась больше уговаривать мать.

– Ладно уж, иди, – вдруг сказала Инна Эразмовна, и Аня вскинула голову, глядя на нее полными изумления глазами. Неужели она не ослышалась?! Неужели мать все-таки согласна отпустить ее в гости, несмотря на запреты отца, и готова скрыть это от него?

– Спасибо… – только и смогла выговорить она. Ее лицо мгновенно озарилось таким счастьем, что Инна Эразмовна тоже невольно улыбнулась. Как ни тяжело было каждый раз обманывать мужа, говоря, что Анна в гостях у кого-то из гимназических подруг, отказать ей в этой просьбе было невозможно. У девочки не так уж много приятных событий в жизни, пусть порадуется хотя бы этим встречам с другими стихотворцами!

– Иди, но чтобы до двенадцати часов была дома, – сказала она, вновь переходя на строгий тон. – И чтобы отец ничего об этом не узнал.

– Да, мама, конечно! – пообещала Аня, прижимая руки к груди, и поспешно выскочила из комнаты, пока Инна Эразмовна не передумала.

Сдержать свою радость и не показать ее никому из родных было сложно, но девушка уже овладела этим умением в совершенстве. Тем более что ей нужно было потерпеть совсем не много – пока она не вырвется из дома. А уж дальше можно будет полностью отдаться этому новому чувству, которое она недавно узнала и без которого теперь уже не могла обходиться, – ощущению свободы.

Оказавшись в своей комнате, Аня вприпрыжку подбежала к шкафу и вытащила из него давно надоевшее темное гимназическое платье. Как жаль, что нельзя одеться в гости хоть немного наряднее! Но если она выберет одно из своих выходных платьев – тоже неброских, но достаточно красивых, – отец ни за что не поверит, что она идет в гости к Вере или Вале. Для встречи со школьными подругами не наряжаются!

Впрочем, невозможность надеть то, что хочется, единственный неприятный момент в визитах Ани к старшей сестре Инне и родным ее мужа. По сравнению с той радостью, которую доставляли ей встречи с ними, это всего лишь ничего не значащая мелочь, на которую вполне можно не обращать внимания.

Переодевшись, Аня гладко причесала свои темные, сильно отросшие в последнее время волосы и еще раз забежала в комнату к матери. Инна Эразмовна все так же сидела за столом, теперь зашивая старую юбку Ии, и снова подняла на дочь бесконечно усталые глаза.

– Мамочка, ну, я… побежала? – робко спросила девушка.

– Беги, – кивнула мать, – только не задерживайся. До двенадцати обязательно домой!

– Да, мама, да! – Аня выскочила обратно в коридор.