Аккорды мракобесия. Том I

— Парвус собрался ехать с нами в Россию. Вы, должно быть, не в духе сегодня. Это же Парвус, а не какой-то там Коба. Пятьдесят миллионов получены благодаря Парвусу. Парвус − это вы, а вы это Парвус. Без него мы не получили бы деньги на издание газеты «Правда» и других газет, а также на оплату стрелкам. Кто будет стрелять − тому сто сорок золотых рублей, кто будет кричать «ура» − тому восемьдесят рублей, кто возьмет красный флаг в руки…. Как брать Зимний, Владимир Ильич?

— Возьмем, а дело Революции не должно быть запятнано грязными руками, товарищ Ганецкий, — грубо рявкнул вождь, сплёвывая. — Революция не должна вспоминать Парвуса, она обязана его вычеркнуть из памяти народа. Пойдем в магазин, мне нужно купить пару штанов, мои штаны прохудились в районе мотни. Это Инесса виновата. Э нет, это империалисты виноваты. Ганецкий, ты дрожишь? Приди в себя, черт бы тебя подрал, что ты за революционер? А то отправишься к Парвусу. Что у тебя еще?

— Владимир Ильич, один дельный совет, если позволите.

— Валяй.

— Так как мы скоро окажемся в России, а великий, нужный, сообразительный Парвус останется здесь, то вам нельзя предстать перед пограничниками в настоящем виде: вас сразу узнают и могут арестовать.

— Сколько у тебя паспортов на другие фамилии? — спросил вождь.

— Дело не в паспортах. У меня двадцать паспортов в запасе. И пять на вас, Владимир Ильич. Вы можете значиться Куцоцацом, а вдруг вас узнают? Поэтому я предлагаю ехать в этом платье, чтоб походить на старуху в сгорбленном виде с паспортом на имя Пескодайки, предстать перед русскими пограничниками. Да и перед шведскими тоже. Надо парик с длинными седыми волосами, сменить женскую обувь, не мешало бы выбить один зуб, а то и два и утверждать, что вы — моя прислуга.

— А как же моя бородка? — спросил Ленин.

— Ее придется сбрить, лицо намазать толстым слоем крема, да еще навести морщины на шее и на щеках. Это все надо сделать во имя мировой революции. Революция не может остаться без вождя.

Ленин помолчал, затем зашел в кубрик и сказал:

— Товарищи, мы с Ганецким отправляемся на конспиративную квартиру.

— Мы вас не можем отпустить одних, — завопил Радек.

— В качестве охраны можно послать товарища Зиновьева или Дзержинского.

— Дзержинского, Дзержинского, — поддержали все.

— И я хочу, — расплакалась Инесса Арманд.

Три еврея отправились в салон красоты, изложили свои революционные идеи по поводу внешнего вида вождя, но массажисты и парикмахеры только пожали плечами: дескать, у нас салон красоты и мы никак не можем сделать из порядочного человека урода.

— А это и есть урод, — произнес Ганецкий, показывая на Ленина и доставая пачку с деньгами. — Сделайте его настоящим уродом, но так, чтобы вся Россия ему аплодировала.

Сказано — сделано. Ленин вернулся в кубрик и его никто не узнал.

— Вы что, подменили вождя мировой революции на старуху? Да мы вас тут же повесим. Да это же настоящее чучело. Еще хромает на одну ногу. А воняет как, ужас!

— Това…ищи, работа сделана классно. Ни один царский сатрап меня не узнает. Да здгаствует социалистическая…еволюция!

Дружки вскочили с мест и начали подпрыгивать, а Сокольников, так и не рассекретивший свое еврейское имя, распустил ремень на брюках и стал приставать к революционерке Лилиной. Революционерка схватила его за сучок и потащила в тамбур. Инесса тоже приблизилась к Ленину, но ее остановили.

— Да это же однополая любовь, это лесбиянство, нельзя допускать таких брачных связей, — не выдержала товарищ Надя.

— Товарищ Надя, не беспокойтесь. До свержения царизма пролетарские массы…, короче, пусть соединяются. Пойдем, Инесса. У нас с тобой отдельный номер.

Вождя и его подружку сопровождали друзья громом аплодисментов.

12