Аккорды мракобесия. Том I

Но…жизнь одна, она коротка и то проходит в сплошной борьбе за существование. Пройдет еще каких-то сто лет, и я уйду, никуда не денешься, размышлял Ленин, расхаживая по ворсистому ковру просторного кабинета. Пролетариат простит, должен просить гения за его слабость к роскоши, за его стремление обезопасить себя в случае провала, проигрыша в стремлении завершить мировую революцию, которая осчастливила бы все человечество. Да, это архи важная мысль, ленинская мысль. Лейба, где ты? Явись немедля по архи важному вопросу. Земной бог тебя требует.

Лейба в это время осеменял очередную лапочку, причем она оказалась им довольна, верещала и требовала: еще, еще, мой пупсик. У двери второго вождя стояла охрана и никто, даже кошка не могла проникнуть, чтобы стать свидетелем сладкого греха великого человека.

Это стало причиной того, что Лейба опоздал на целый час. Ленин уже стал нервничать и посматривать в окно, не плавает ли сам Лейба в Неве.

Но Лейба явился, снял шапку-кубанку и вытер потный лоб.

— Леба! Лейба — друг, брат, второй человек в государстве, социалистическом государстве — бед-да, — произнес Ленин трагически и стал тереть пустые яблоки глаз, откуда не пролилась ни одна слеза вот уже три месяца. — В мою голову, а моя голова принадлежит всему человечеству, пришла мудрая, но тяжелая по значимости мысль, трагическая мысль, но реальная мысль. — Ленин всегда излагал свою мысль туманно, его помощники- единоверцы к этому уже привыкли. Чем туманнее, тем значительнее. Давай, давай, подумал Лейба и насторожился. — Непредсказуемо ведут себя немцы — наши друзья после заключения спасительного для России Брестского мира. Они могут в любое время, повернуть орудийные дула против пролетарской России, против нас, Лейба. При одной этой мысли меня бросает в дрожь, пролетарскую дрожь и даже трусость запускает щупальца. А наше спасение…, где наше спасение, в чем оно, Лейба? У меня голова разрывается на части, видать гениальная мысль распирает мозги и они не вмещаются в черепной коробке, но результат, в моей голове, голове гения, мысль приносит положительные плоды, то бишь, результаты; и это архи важно. Итак, Лейба, в чем, где наше спасение? — Лейба пожал плечами, покрутил головой, сплюнул на пол и растер плевок сапогом. — Не знаешь, да? Это пахнет ревизионизмом, отдушиной капитализма, но не марксизмом-ленинизмом, Лейба. И никто из членов Политбюро не знает, в чем выход, где выход. — Вождь вытаращил глаза и приблизил свою бородку к уху Троцкого. — В бегстве, в бегстве и продолжение подготовки к мировой революции. Вернемся в Швейцарию, она нас ждет, но ведь…с пустыми карманами никуда не уедешь, без материальной поддержки, без копейки в кармане, не убежишь. Нам нужно издавать газеты, журналы и самим на что-то жить. Так, Лейба?

— Истинно так, батона, — начал дрожать Троцкий.

— А у завоеванной нами России несметные богатства, тысячи тонн золота и столько же в могилах святых на кладбищах. Надо заняться вскрытием могил, извлечь ценности и пустить их на благо пролетариата. И главное, — оратор поднял палец вверх, — пролетариат — наш и мы его руководители, а посему, по сему, Лейба, мы должны открыть счета в зарубежных банках на свои имена и перевести награбленные ценности династией романовых на свои пролетарские имена, открыть свои пролетарские счета, то есть осуществить мое выражение, мой неологизм ЭСПРОПРЕИРОВАТЬ ЭКСПРОПРЕИРОВАННОЕ.

И Ленин сам себе захлопал в ладоши и про себя произнес: ай, да Володя, гений всех народов

Лейба вместо словесного поноса, простите восторга, вскочил, потом сел и снова вскочил вывалил глаза и бросился к Ленину.

— Ах ты, волк двуликий, сколько мы тебя уговаривали открыть счета в швейцарском банке на свои имена, а ты не соглашался. И вот… да ты — гений. Только гении не соглашаются, потом сдаются. Ты — наш, а мы — твои.

— Да потому что я размышлял, я первый стал об этом думать, но вам не говорил. Так что, батенька, забудьте о том, что вы меня умасливали национализировать церковные кости, то бишь, ценности и откапывать гробы так называемых святых.

Бронштейн тут же определил, что Ленин хитрит, что ему нравится присваивать чужие мысли, даже у Мордыхая Леви украл мысль, что у бедных нет родины, но все равно, важен результат и поэтому бросился к Ленину и стал его целовать с головы до ног.

— Хватит, друг, второй человек в государстве, моем государстве. Чуть яйца не откусил. А Инесса уже страдает и я не знаю, что с ней делать, куда ее девать. Хочешь, возьми, попользуйся. У меня эта штука — крючком. Ты, надеюсь, понял мою мыслю. Во всех печатных изданиях экспроприация экспроприированного принадлежит вождю пролетариата. Еще не хватало, чтоб мои ученики воровали мысли у своего учителя.

* * *

Троцкий не воспользовался машиной, он бежал пешком, чтобы собрать членов клана и сообщить им о мудром решении вождя мировой революции.