Аксель, Кри и Белая Маска

Аксель уже не знал, дедушка ли ему отвечает, или его собственный возбуждённый мозг. Он тяжело встал и, пошатываясь, провёл рукой по пылающему лбу.

— Это же…такая ответственность! — выдохнул он первое, что пришло в голову. И приготовился услышать в ответ что-нибудь вроде: «А ты как думал!» Или: «Не хочешь — не пиши». Однако с кем бы он сейчас ни говорил, этот кто-то явно не был склонен к избитым фразам. И ничего не ответил.

К вечеру палящая жара спала, с моря подул прохладный ветер. Аксель настежь распахнул окно номера и набрал в грудь лёгкого, синего и прозрачного воздуха, затопившего всё вокруг.

— «Время мышей летучих и ангелов сладкоголосых»[8] — процитировал он только что прочитанную строчку из Хименеса.

И начал одеваться, выбирая, разумеется, что получше. Не стоит, пожалуй, описывать, что он надел на своё первое в жизни свидание: пусть каждый читатель оденет его сам, по своему вкусу. Хорошо, что Кри, прежняя и много раз высмеянная им чемпионка в этом виде спорта, не видела, сколько раз он вертелся перед зеркалом!

Что ж, пусть он не вполне заслужил это сегодня, так и не приступив к розыскам, а только написав свой первый настоящий стих. Но завтра-то Аксель, Кри и Дженни непременно отправятся в Сан Антонио и вывернут его наизнанку! Между прочим…почему бы не начать с Пепы? Уж она, в отличие от сеньоры Мирамар, не замучает лишними вопросами. Да если на то пошло, вполне можно было бы взять в оборот и саму сеньору, и даже — чем чёрт не шутит! — объявившего перемирие Жоана…В конце концов, где тут риск? Даже если рядом действительно прячется коварный Кья, уж кто-кто, а он лучше всех осведомлён, как далеко друзья зашли в своих поисках! В последнем Аксель был уверен. Так что, если вдуматься, и риска-то никакого нет…И ежели от Франадема больше помощи не жди, пусть хоть враг понервничает. Сделать им троим он всё равно ничего не может — зато, глядишь, чем-нибудь и выдаст себя. Конечно, у Кри и Дженни идея заставить Кья распсиховаться особого восторга не вызовет…но кто сказал, что им нужно всё докладывать? Если он, Аксель, сегодня узнает что-нибудь ценное, есть десятки способов преподнести им это, не поминая ничего лишнего. Ничего и никого.

Задний двор был пуст — если не считать кур и щедрого солнца. Но Акселю показалось, что здесь неплохо…и без мышей летучих, и даже без ангелов: ведь он ждал Пепу! Он прислонился к стене конюшни, там, где лежала полоса вечерней тени, вздохнул, закрыл глаза и приготовился к покою и блаженству оставшихся пяти минут. Или даже десяти…Дамы должны опаздывать.

Вдруг грозное и хриплое рычание, оглушительно ударившее из фисташковых зарослей, подбросило его, как пружиной. Лиственная завеса чуть колыхалась — там, где начиналась тропа, ведущая к морю. Куры с клёкотом брызнули врассыпную, и даже солнце, казалось, заледенело. «Там какой-то зверь!» — пронеслась в голове Акселя страшная мысль. А следующей мыслью было: «Пепа! Что, если это её…» Но прежде, чем он успел сорваться с места и понестись в заросли, из конюшни, в свою очередь, ударил куда более оглушительный и ужасный рёв, и дверь её со скрипом распахнулась. На секунду ополоумевшему Акселю почудилось, что тигры, или львы, или кто похуже, напали стаей и окружили пансион, готовясь сожрать всё живое. Но тут же понял, что это ревёт злой осёл Агапито, услышавший рычание в зарослях, и что в тёмном дверном проёме застыла Пепа.

Рот её был изумлённо открыт — вероятно, как и у Акселя. Она вслушивалась в низкий, мощный, горловой рык, который становился всё бархатнее и тише, и сменился мирным шелестом кустов под набегающими порывами ветра. Вдруг Пепа сделала Акселю резкий жест рукой — стой, мол, на месте! — метнулась назад в конюшню, прикрикнула на злого осла Агапито (который, как это ни странно, тут же послушно смолк) и вынырнула вновь — с вилами в одной руке и оглоблей в другой.

— Пошли! — шепнула она, сунув вилы Акселю. — Только осторожно…

— Кто это? Лев? — еле вымолвил он, белый, как молоко.

— Не знаю…Я никогда такого не слышала!

Её мужество восхитило его, хотя собственного от такого признания ещё поубавилось. Но не могло быть и речи о том, чтобы ударить в грязь лицом! И всё-таки, думал Аксель, заняв позицию между зарослями и Пепой, и выставив вперёд чуть дрожащие вилы, — если там, впереди, засел кто-то крупный (а судя по рыку, «крупный» — ещё не то слово), то где уж двум детям с ним справиться? Надо вызвать полицию, а та вызовет егерей…Только нужно всё это как-нибудь так сказать, чтоб не выглядеть трусом…

Он уже открыл рот, когда Пепа вдруг охнула и стрелой метнулась вперёд, обогнав его. На тропе в луже крови лежала кучка светло-коричневых перьев и петушиный гребень, а на земле виднелся ряд отчётливых когтистых следов — правда, не слишком больших.

— Мадонна, это же Хулио! Любимый петух тёти Аделиты! — со слезами на глазах простонала Пепа, прижав руку ко рту.

— Кто это сделал? Вот его следы! — еле выговорил Аксель, тыча в них пальцем.