Актея. Последние римляне

— Не стоит обращать внимания на эти россказни, — сказал центурион. — Я всегда замечал, что мертвые воскресают и всевозможные чудеса случаются в таких захолустных уголках мира, как Иудея. Здесь в Риме никогда не бывает ничего подобного.

— О! Бог, разумеется, может воскресить своего Сына, если захочет, — возразила Актея, — но странно, что Сын мог быть убит для такой необычайной цели… Наконец, почему Он ждал так долго? Почему Он не сделал то же раньше?

— Не знаю, — отвечал центурион, — если ты хочешь услыхать побольше о Христе, так он назвал его, то я приведу этого еврея во дворец.

— Пожалуй, — сказала Актея, — может быть, это позабавит нас.

— Его стоит послушать, — заметил Тит, — он великий оратор, выше Сенеки, по-моему.

X

Актея лежала на залитой солнцем террасе; у ее изголовья стоял Тит, в ногах сидела на кресле из черного дерева Паулина, напротив нее — Сенека. Проповедник, стоявший перед ними, простер руки и воскликнул:

— Велика благодать Божия; Он отдал своего единородного Сына, чтобы те, кто уверует в него, спаслись от погибели и сподобились вечной жизни.

Актея с удивлением смотрела на дивного оратора, голос которого отзывался в ее сердце. Сенека слушал с серьезным вниманием, но весталка хмурила брови с явным нетерпением. Тит прислушивался к плеску фонтана и думал, удастся ли ему когда-нибудь снова увидеть Юдифь.

Проповедник рассказывал о жизни и смерти Учителя с безыскусственным, но потрясающим красноречием. Потом он снова повысил голос и воскликнул:

— Тот, кто уверует в Него, спасется, но неверующий будет осужден.

— Как? — сказал Сенека с мягкой иронией. — Неужели Катон и Цицерон, Брут и Юлий, Вергилий и Гораций[17] будут несчастны, а ты, не сделавший ничего равного их делам, будешь счастлив только потому, что ты еврей?

— Я прирожденный римский гражданин, — отвечал проповедник, — притом написано: «утаил от мудрых и разумных и открыл младенцам».

— Охота тебе разговаривать с безумным евреем, Сенека! — шепнула ему Паулина.

— Истинный философ учится везде, даже у безумца, — отвечал Сенека, — но этот человек не безумен.

Проповедник, как бы угадывая ее мысль, воскликнул:

— Я не безумен, благородная госпожа, я говорю слова истины.

— Ты рассказываешь странные вещи, — сказал Сенека. — Если человек придет ко мне и скажет, что был мертв и ожил, могу ли я поверить ему?

— Мы говорим о том, что видели своими глазами, — возразил проповедник.

— Однако ты сам говорил, что никогда не видел вашего Учителя?

— Мои глаза видели Его славу, хотя мне не дано было увидеть Его лицо на земле. Однажды, когда я ехал в Дамаск — в то время истина еще не коснулась моего сердца, — великий свет воссиял мне, и я услышал голос, говорящий: «Зачем ты гонишь меня?» Я отвечал: «Кто ты, Господи?» И он сказал: «Я — Иисус, которого ты гонишь».

— Я бы желал знать, — ехидно сказал Сенека, — почему боги всегда являются только в первые дни существования религии. Они бились в рядах троянцев и аргивян при осаде Трои[18], и Рим был еще древней, когда близнецы мчались рядом с диктатором Авлом. Я думаю, — прибавил он, обращаясь к Паулине, — жрицы Весты давно уже не замечают, что они поят коней в Священном колодце.

— Жрицам Весты некогда думать о римских или иудейских сказках, — отвечала весталка.

— То, что я говорю вам, не сказки! — воскликнул проповедник. — Это Божественная истина, открытая людям для спасения их душ.

— Не сомневаюсь в могуществе Бога, — отвесил Сенека, — но не думаю, что оно проявляется в чудесах, которые могут поразить только ребенка.

Проповедник задумался.

— Может быть, — сказал он наконец, — наступит время, когда истина будет говорить сама за себя и люди перестанут искать, подобно детям, внешних знаков, а станут стремиться только к добру.

— Справедливо, — сказал Сенека, — я бы желал, чтобы люди стремились только к тому, что заслуживает стремления у всех народов и во все времена, чтобы они перестали выдумывать чудесные сказки и довольствовались знанием, что добродетель есть лучшее благо на земле.

— Ты недалек от царствия небесного, — воскликнул проповедник и со всем пылом своего красноречия начал излагать божественные истины своего Учителя. Чистейшее учение, какое когда-либо слышал мир, — проповедь любви, целомудрия, благочестия, мира, прощения раздавались на террасе во дворце Цезарей. Наконец вдохновенный проповедник бросился на колени и прочел молитву Господню.

Взволнованный Сенека сидел, опустив голову. Серые глаза Паулины были устремлены на него со смешанным выражением сожаления и презрительного удивления.

«Он родился, — думала она, — поэтом или жрецом или кем угодно, только не правителем. Но он правитель, и будет еще более великим правителем».

Проповедник встал. Лицо его светилось.

Сенека медленно произнес:

— Моя первая молитва всегда была молитва о спокойной совести; но твоя, конечно, лучше, так как ты прочишь, чтобы воля Божия исполнялась на земле. Все угодное Ему хорошо, и исполнять Его волю значит иметь чистую совесть. Великий дух всегда стремится к нему.

— Никто не может познать Бога иначе, как через Его Сына Иисуса Христа, — сказал проповедник.