Актея. Последние римляне

Юдифь, стоя на крыше, ничего не слыхала из-за криков толпы. Только когда отец ее был схвачен, слабый крик о помощи достиг ее ушей. Она поспешила к лестнице как раз в ту минуту, когда двое или трое людей вбежали в садик. Лицо первого было ей знакомо. Быстрее мысли она выхватила из-за пояса небольшой нож и, прошептав: «Отец, прощай», — хотела поразить себя в грудь. Но было уже поздно: сильная рука схватила ее руку; и пальцы ее выпустили нож. Вслед затем на нее набросили широкое покрывало, схватили ее на руки и понесли с лестницы. Тем временем грабители рассыпались по дому, ища поживы. Впрочем, Иаков сам облегчил им труд, стащив в одну кучу все свои богатства. Разбойники уничтожали все, чего не могли захватить. Несколько минут спустя шайка уже направлялась к Квириналу. Пройдя сады Саллюстия, они углубились в пустынные сады на Пинцийском холме. В этом безлюдном квартале они могли пройти незамеченными. Опустившись с Пинцийского холма, они перешли Фламиниеву дорогу и достигли Тибра немного выше мавзолея Августа. Отсюда направились вниз по реке, к Марсову полю и, наконец, остановились перед калиткой в стене амфитеатра Статилия Тавра, огромного каменного здания, как раз за чертой огня, который в эту минуту свирепствовал в деревянном амфитеатре на Марсовом поле.

Предводитель шайки вторично свистнул, и калитка отворилась. Толпа вошла в здание; в маленькой темной каморке сложили свою живую ношу. Тут с еврея и его дочери сняли плащи, развязали их и оставили вместе. Еврей тотчас начал стонать, молиться и плакаться, но Юдифь молчала. Прошло около получаса, наконец дверь отворилась, и вошел человек с факелом в руке.

— Эй, христиане! — крикнул он.

Лицо его было знакомо обоим пленникам, паков встал на ноги и ответил дрожащим голосом:

— Благороднейший Тигеллин, мы не христиане: это я, еврей Иаков, тот самый, что продал тебе камень, который и теперь красуется на твоем плаще; я и мое единственное дитя были похищены шайкой грабителей.

— Молчи! — крикнул Тигеллин, не сводивший глаз с Юдифи. — Ты христианин; разве ты не знаешь, где ты теперь находишься?

— Как могу я знать это, господин, — пробормотал еврей, — когда мои глаза были завязаны.

— Христиане подожгли Рим, — сказал Тигеллин, — я велел арестовать их всех; за этой дверью амфитеатр, где вас ожидают львы.

Крик ужаса вырвался из уст старого еврея; он бросился к ногам префекта, но Юдифь презрительно улыбнулась.

— Великий Тигеллин! Славный римлянин! — вопил Иаков. — Ты шутишь; да это одна из шуток нашего молодого императора! Ха, ха, ха! — и он истерически засмеялся, продолжая обнимать колени префекта.

— Слушай! — произнес Тигеллин.

Иаков умолк, и глухой, отдаленный рев диких зверей достиг его слуха.

— Похоже, это не шутки? — спросил префект со злобным смехом. Иаков упал на солому почти без чувств от ужаса.

— Спаси нас, спаси нас! — умолял он.

— Я для того и пришел, чтобы спасти вас! — ответил Тигеллин.

Еврей вскочил с криком:

— Да благословит тебя небо, благородный римлянин!

— Но это нелегко сделать, — продолжал префект, — и я требую награды.

— Я не богат, — отвечал еврей, — но все, что я имею, я готов отдать тебе, если ты спасешь нам жизнь — мне и моей дочери.

— Деньгами можно сделать много, но не все, — возразил Тигеллин.

— Чего же ты требуешь? — спросил еврей.

— Столько же поцелуев этих прекрасных губок, сколько Лесбия подарила Катуллу[25]! — воскликнул римлянин, приближаясь к еврейке.

— Неверная собака, прочь от меня! — презрительно сказала Юдифь.

Тигеллин замялся, а Иаков с удивлением воскликнул:

— Моя дочь! Жениться на моей дочери?

— Жениться на твоей дочери, старик, — грубо возразил Тигеллин — нет, клянусь всеми богами; мы берем женщин варваров в любовницы, но не в жены.

Он сделал еще шаг к Юдифи; она попятилась и, наткнувшись на камень, выбитый из пола, чуть не упала, но устояла и, подняв камень обеими руками, крикнула префекту:

— Еще шаг, и я размозжу тебе голову!

Он был маленького роста, ниже Юдифи, притом пороки ослабили его да и по натуре он был труслив. После непродолжительного колебания он отступил и крикнул Иакову:

— Старый дуралей! Прикажи своей безумной дочери выкупить свою и твою жизнь.

Иаков закопошился в соломе и наконец ответил:

— Я не знаю, чего ты хочешь от меня, господин, если… если… — голос его прерывался, — если эти драгоценности, все что у меня осталось теперь, могут спасти нашу жизнь, то возьми их и отпусти нас.

Он вытащил из-под туники мешочек и протянул его префекту.

Тигеллин схватил мешок и заглянул в него: он был полон жемчугов и драгоценными каменьями. Глаза любимца сверкали, пока он перебирал драгоценности.

— Это уже нечто, — сказал ой, — но этого мало. Пусть твоя дочь принесет мне эти камни на своей прекрасной груди.

Иаков вздрогнул; язык отказывался служить ему.

— Отвечай, он ждет, — холодно сказала Юдифь.

— Послушай, как ревут львы, — усмехнулся Тигеллин, и снова отдаленное рычание наполнило коридоры.

— Отвечай ему! — повторила Юдифь.

Иаков вскочил на ноги и выпрямился перед гнусным префектом.