Актеры затонувшего театра

– Уверяю вас, обычный творческий процесс, – нарочито бодро проговорил он.

Борис Борисович отстранил его и махнул рукой, подзывая молодого артиста.

– Холмский! Стасик, ты здесь самый информированный. Подойди-ка быстро и честно расскажи, что случилось.

Молодой человек подскочил, красиво уложенные и закрепленные лаком волосы подпрыгивали на его плечах и на спине.

– Ну! – потребовал олигарх.

– Я прямо не знаю… – начал Холмский и обернулся на Скаудера.

– А криво ты знаешь? – нахмурился Софьин. – Все равно все прояснится, только ты в моем представлении останешься вруном.

– Если честно, то обычное дело. Волков с Козленковым опять поссорились, чуть не подрались. Потом Федор Андреевич ушел. А Алексей Дмитриевич схватил нож и ринулся за ним, обещая догнать и убить.

– Какой еще нож? – не понял Софьин.

– Охотничий, – объяснил Холмский. – Он этот нож в Осло купил. Прямо при мне. Я еще спросил, зачем вы ножик-то покупаете, ведь он такой страшный. А он ответил, что в хозяйстве и пулемет пригодится. Вот.

– Они оба пьяные?

– Даже очень. Давно такого не бывало. Чуть не падали оба. А когда их стыдить начали, они – в крик. Сначала на нас орали, а потом друг на друга, слово за слово, принялись выяснять, кто из них гениальнее. Потом Волкова мы выставили, а Козленков сам ушел. Но с ножом. Гилберт Янович переживает за представление.

– А без них вы никак? – хмуро спросил Борис Борисович. – То есть без них у вас ничего не получится?

– Ну как же? Все у нас получится! – тряхнул головой Холмский. – Даже еще лучше.

– Мы начнем сейчас без них, – вмешался Гибель Эскадры. – Потом примем административное решение, что с ними делать, раз они весь творческий коллектив подставили. А пока Танечка вам сейчас еду и закуски принесет. И шампанское, что вы велели.

Тут же появилась Таня Хорошавина с подносом.

Вера оглядела зал: помимо уже знакомых ей Холмского, Скаудера и Тани, теперь подающей закуски, здесь присутствовали еще одна молодая актриса – та самая, что танцевала румбу, ее партнер по танцу, парочка молодых изящных парней и один крепкий парень, мало похожий на артиста. Кроме того, за одним из столиков сидел немолодой мужчина с печальным лицом. Вероятно, это был Борис Адамович Ручьев – приятель Волкова и Козленкова, бывший режиссер театра «Ручеек». Очевидно, ссора друзей сильно огорчила его.

Холмский поднес ведерко со льдом, из которого торчали два горлышка шампанского.

– А почему так мало? – удивился Софьин. – Разве артисты не заслужили по бокальчику.

– Так мы вовсе не пьем, ни капельки, – объяснил молодой человек и обернулся в сторону Гилберта Яновича. – Не знаю только, что это на Федора Андреевича с Козленковым нашло!

– Но мы с ними разберемся, – заверил спонсора Гибель Эскадры.

И тут же решил самолично откупорить одну из бутылок, взял ее в руки.

В этот самый момент в зал с воплем ворвался Козленков. Пиджака на нем не было, распахнутая белая рубашка в каких-то пятнах сбоку вылезла из-под ремня.

Он рухнул на колени и закричал:

– Хватайте меня! Вяжите! Казните за преступление! Я убил его!

И швырнул на пол большой охотничий нож. Нож покатился и остановился около стола, едва не ударившись в ноги Скаудера. В огромном зале повисло молчание.

– Кого ты убил? – тихо спросил Гилберт Янович.

– Друга своего лучшего! Федьку Волкова я зарезал!

– Ах! – вскрикнула Танечка Хорошавина и выронила на пол пустой поднос.

Холмский на всякий случай отскочил подальше.

А Козленков снова закричал:

– Вяжите меня! Хватайте! Нет мне прощения! – Он согнулся пополам и ударил лбом об пол. – Нет прощения мне! Ни перед людьми, ни перед богом! Я же дружбу свою собственной рукой… Ножом прямо в сердце!

Первым пришел в себя Борис Адамович Ручьев, он бросился к распластавшемуся на полу Козленкову.

– Леша, что ты говоришь такое?! За что ты его?

– А чего он меня бездарем называет! – всхлипнул Козленков. – А еще Иванушкой-дурачком на пенсии обозвал. Ты бы стал такое терпеть?

Козленков, опираясь на руку Бориса Адамовича, выпрямился и повторил:

– Ты бы вынес такое? А ведь он и про тебя сочинял! Забыл, как он тебя унизил? Такое тоже не прощается! – И он начал декламировать:

Журчит в канаве придорожный…Я думал, там ручей бежит,А глянул сам: нет, невозможно –Борис Адамыч там лежит.

Прочитав эпиграмму с выражением, Козленков, казалось, успокоился. Он выдохнул и произнес негромко:

– Ну ладно, жизнь моя кончилась. Но ведь я за всех за вас, ребята, отомстил! За вас, невинные вы мои братья и сестры! Я даже за уважаемого Гилберта Яновича отомстил! Этот гад, мой лучший друг, покойный ныне, ведь и на него пасквиль состряпал. Ведь помните, как вы все хохотали в своих гримерках!