Акция прикрытия

Они вели себя важно и солидно, как представители законной власти. Почти никто не держал оружия на изготовку — вероятность сопротивления практически равнялась нулю. Напуганные, привыкшие подчиняться командам пассажиры на своей шкуре ощущали, что эти вооруженные люди и есть «независимая республика», и беспрекословно доставали паспорта, раскрывали сумки, успокаивая себя мыслью, что выполняют законы чужой страны.

Для видимости заглянув в паспорта, «гвардейцы» проявляли повышенный интерес к вещам и ценностям, то и дело производя «изъятия» и «конфискации». Высматривали и симпатичных женщин, которых следовало ссадить с поезда для «выяснения личности».

Волк шерстил спальные вагоны. Он шел первым. Ему нравилось ступать по выметенному ковру, оставляя грязные следы рубчатых подошв. Полированные панели, зеркала, испуганные пассажиры — все это возбуждало его, как бессильное дерганье утаскиваемой в лесополосу девчонки.

Два перебирающих четки старика-единоверца не заинтересовали патруль.

— Салям, — вяло сказал Аслан. — Сидите и не высовывайтесь, мало ли что… А лучше на полу полежите…

— Вах! — вскинулся один, с аккуратной седой бородкой. — Почему на полу?

— Потому что пуля насквозь летит, — пояснил Волк и захлопнул дверь.

В следующем купе ехали две толстые азербайджанки, суетливо протянувшие паспорта с вложенными двадцатидолларовыми купюрами. У них были массивные золотые кольца, толстые цепочки, в ушах бриллиантовые сережки. Но Волк подавил первый порыв.

— Зачем? У вас все в порядке… — гордо сказал он, возвращая документы. — И вообще мы со своих не берем!

В третьем купе тоже ехали азербайджанцы — два волосатых мужика с огромными животами.

— Валюту везете? — наобум спросил Волк, просматривая паспорта.

Азербайджанцы переглянулись. От них навязчиво пахло дорогим одеколоном.

— Нет…

— Нет.

Ответы прозвучали с заминкой.

— Сейчас посмотрим!

Во внутренних карманах аккуратно повешенных на плечики костюмов обнаружились толстые кожаные бумажники, набитые пятидесятитысячными купюрами и стодолларовыми банкнотами. В дорожных сумках тоже оказались пачки завернутых в газету и перехваченных аптечными резинками долларов.

— Контрабанда! — объявил Волк и рассовал деньги по карманам. — Все конфискуется!

Толстяки посерели.

— Побойся Аллаха, — сказал тот, что постарше. — Один Коран читаем…

Голос его дрожал, мелко тряслись руки. Он, конечно, понимал, что разговоры бесполезны.

— У нас жизнь — сами знаете… То война, то мобилизация… Детям хотим квартиры в Москве купить. Много лет собирали, у родственников заняли, у друзей…

— Не надо было врать! — стальным голосом отрезал Аслан. — Теперь поздно!

Тот, что помоложе, поймал его руку.

— Брат, мы же одной веры!

Волк раздраженно освободился.

— Нашелся «брат»! Мы с Россией воевать собираемся, а ты от трудностей туда бежишь! Сейчас выведем на улицу и расстреляем как дезертиров!

Сопровождающие командира боевики с готовностью скинули автоматы. Волк знал: стоит ему скомандовать, и через пять минут две жирные туши будут лежать под насыпью, изрешеченные пулями. Эта уверенность передалась ограбленным.

— Вай, вай, какое горе! — запричитал старший, схватившись руками за голову и раскачиваясь из стороны в сторону. Второй окаменел в ступоре, уставясь перед собой невидящим взглядом. «Национальные гвардейцы» двинулись дальше.

Боевая тройка Алаудина «проверяла» шестой, купейный, вагон. Добыча уже оттягивала карманы, чувство всевластия над испуганными, униженными людьми веселило сердце.

Хмельно покачиваясь, Алаудин переходил от одной двери к другой, распахивал широким хозяйским жестом, впивался тяжелым гипнотизирующим взглядом в лица своих жертв. Реакция всех была одинаковой: пассажиры опускали голову, прятали глаза, суетливо выполняли распоряжения… Некоторые бледнели, другие — наоборот, покрывались красными пятнами.

И вдруг он наткнулся на твердый презрительный прищур темно-серых глаз. Когда-то, изобличив его в очередной краже, так смотрел опер угро Магомедов. Сейчас Алаудин видел перед собой крупного, сильного мужчину лет сорока пяти. Коротко стриженная круглая голова, мощная шея, покато переходящая в могучие плечи, волевое лицо. Перебитый нос и пересекающий левую бровь белый шрам говорили о том, что ему приходилось попадать в переделки. А взгляд и уверенная властность позы выдавали многолетнюю привычку отдавать приказы.

В отличие от других пассажиров незнакомец успел полностью одеться и зашнуровать импортные ботинки — хотя и гражданского образца, но по прочности и толщине подошвы не уступающие форменной обуви спецназа. Костюм, белая сорочка, слегка приспущенный узел галстука — униформа государственного служащего. Но облик и повадки свидетельствовали о том, что это не жалкая канцелярская крыса из числа кабинетных чиновников. Это зверь той же породы, что и проклятый Магомедов! Его следовало вывести из вагона и повесить на ближайшем суку…

Однако какое-то неприятное ощущение снижало решимость к активным действиям. Ему вообще не хотелось иметь дело с невозмутимым здоровяком.