Акция

4-й пытался подсчитать, сколько раз выходит числянка при укорочении платья от колен до середины бедер. Получалось где-то восемь-двенадцать раз, хотя на глазок определить было очень сложно. Государственные руководители пытались разгадать этот фокус укорочения, в основном, в интимных беседах, но все безуспешно. Даже 5-й ничего не выяснил. Числянки под страхом потерять престижную работу не выдавали секрет таинственного исчезновения материи. Одновременно с процессом укорочения материи в верхнем направлении шло укорочение в нижнем. После исчезновения последней полоски материи числянки надевали на себя купальные костюмы разного цвета, создав великолепную цветовую гамму. Затем купальники неожиданно становились прозрачными и все, кто в это время был в состоянии смотреть, не могли оторвать глаз от такого зрелища. Прекрасные тела числянок медленно и сладострастно извивались в такт мелодичной музыки, подчёркивающей великое чувство любви, заключённое в танце. Музыка становилась всё тише и тише. Числянки медленно уходили со сцены, направляясь по тропинке к бассейну с люминесцирующей поверхностью. Они ныряли, вспенивая разноцветными брызгами водную поверхность. Наиболее спортивно подготовленные государственные руководители развлекались с числянками прямо в бассейне, устраивая веселые игры с обниманиями. Периодически у бортиков бассейна появлялись незаметные числа, выставлявшие по периметру коктейли восемнадцати наименований.

Праздничное гуляние длилось до утра, когда разгоряченные пары расходились по интимным домикам. За каждой числянкой закреплялся небольшой деревянный домик, имеющий всё необходимой для слияния. Перед входом ставилось устройство, отмечающее посещение домика государственным руководителем. Если в конце года на табло, закрепленном вместо флюгера, значилась цифра, меньшая восьми, то работающая в этом домике числянка автоматически исключалась из труппы.

* * *

Я не читал газет, не смотрел видеоновостей, словом, отрешился от всего, что могло отвлечь от серьезных занятий математикой. Веселая жизнь, как я считал, от меня не уйдет. Как-то незаметно для меня прошли выпускные экзамены в школе, поступление в цифраторий — высшее математическое заведение, единственное в государстве. Все это не являлось значительными вехами в моей жизни, а было как бы само собой разумеющимся. Математика и еще раз математика — это определяло мои мысли и поступки.

Я замучил всех библиотекарей цифратория своими дотошными требованиями. Мне была чрезвычайно необходима вся имеющаяся литература по разрабатываемой мной методике. И если работники библиотеки не находили какую-то интересующую меня книгу или журнал, то я мог спокойно устроить грандиозный скандал. Сейчас стыдно об этом вспоминать, но прошедших дней не вернешь…

Еще я пользовался компьютерным центром цифратория, куда стекалась всевозможная информация со всего мира. Правда, она шла скопом и порой нелегко было разыскать нужный именно мне крохотный кусочек информации, который может или обнадежить меня, или перечеркнуть всю надежду. Чем ближе к концу двигалась моя работа, тем больше я нервничал, вглядываясь в полноводную информационную реку. Я боялся, что меня опередят.

И вот в один из моих приходов в компьютерный центр я увидел 17-ю, этакую нескладеху. Мне она сразу понравилась. Чувствовалось в ней что-то такое неосязаемое, заменяющее внешне броскую красоту. От нее распространялось уверенное стабильное биополе. К тому же она тоже являлась неделимой. Мы перебросились парой стандартных фраз о плохом дисплейном обеспечении цифратория, о неустойчивой погоде и я, совершенно неожиданно для себя, предложил ей прогуляться по парку, хотя еще несколько минут назад собирался копаться в ворохе текущей информации…Вековые деревья слабо шелестели листьями, изредка отрывающимися от веток и плавно парящими над землей. Неухоженная, с попадающимися на пути камнями, дорожка извивалась, непрерывно поворачивая то вправо, то влево, создавая эффект длинной ее протяженности. Я нес какую-то чепуху о математическом несовершенстве мира, о том многообразии математических моделей, которые неплохо бы собрать в одно целое, изобретя закон. Затем я вспоминал, что гуляю с молодой числянкой, и делал попытки вспомнить содержание фильма, который смотрел полгода назад, но потом опять, незаметно для себя, переключался на математику, доказывая, что она самая совершенная наука и важнее ее в жизни ничего нет. Я попытался показать на пальцах всю сложность решаемой мною проблемы, но вынужденный вставлять особые математические термины, объяснить которые простыми словами не получалось, совсем запутался.

Эта прогулка сильно взбудоражила меня, и я предложил 17-й сходить куда-нибудь. Она внимательно посмотрела на меня и сказала, что завтра познакомит меня со своими друзьями. От этих слов моя физиономия, как сейчас помню, стала очень кислой. 17-я шепотом проговорила: "Они мне только друзья" и, неожиданно поцеловав меня, ушла в неизвестном направлении.