Акварель для Матадора

Матадор увидел, что Коноплянников успел махнуть рукой, и на брючине уходящего пушера остался незаметный кусочек клейкой ткани. Будто ниточка прилипла.

Рыжий радист, сопевший со своей аппаратурой в глубине фургончика, дал знак: порядок, «ниточка» подаёт сигнал.

— Жёлтый, жёлтый, — сказал Матадор в телефон, — Я первый. Как слышишь?

— Кэгэбычно, — отозвался голос Рундукова. — Всё вижу, всё слышу.

— Я иду за ним на склад. Этих двоих берёшь с поличным при передаче препарата. Тряхни их как следует. Но смотри, что бы языки не откусили…

Рундуков хихикнул. Матадор надел наушники. Пушер скрылся в гостинице.

Фургон «Молоко» притормозил за «Спринтом». Матадор и два молодых спецназовца, которых ему только вчера представил генерал Барановский, устремились к служебному входу.

«Восьмой этаж», — раздался в наушниках голос радиста.

Матадор показал на пальцах: восемь.

«Направо и опять направо», — сообщил голос в наушниках, когда Матадор с парнями — кажется, их обоих звали Сашами — ступил на площадку восьмого этажа.

Гостиничный коридор был пуст. Вдали раздались шаги: пушер, получив дозу для Коноплянникова, уходил к лифту.

Месть.

Игорь произнёс это слово медленно, перекатывая на языке каждую букву.

Какое странное слово. Место… Есть… Месса…

Если он, Игорь Кузнецов , захочет, голова толстого подонка Янаулова отскочит от шеи, как пробка от бутылки.

Игорь однажды видел убийцу мамы вблизи. Лет пять назад отмечался юбилей института, припёрлась делегация правительства Москвы.

Янаулов сидел в президиуме с краю, дремал, иногда посматривал в зал узкими маслянистыми глазками. Захотел выпить минеральной водички, но бутылку, которая стояла на его конце стола, забыли открыть.

Игорь следил за Янауловым, сжав губы. От ненависти и бессилия.

Янаулов посмотрел, далеко ли другая бутылка. Нахмурился. Далеко. Обернулся: нет ли кого, попросить открыть. Нет никого.

Тогда Янаулов покачал головой и удивительно легко сковырнул пробку волосатым большим пальцем. Пробка юркнула под стол.

Вот так же может полететь и его голова.

У Янаулова дачи, квартиры, деньги, толстые волосатые пальцы. Толстожопые бляди. Счета в банках. Машины.

А он, Игорь Кузнецов , захочет, только щёлкнет своими хрупкими пальчиками — и голова Янаулова покатится по ступенькам. Как миленькая…

Он уже передал чёрному человеку Максиму последние разработки. И уже получил маленький пластмассовый прямоугольник. Банковскую карточку, в которой непостижимым образом умещалось сто тысяч долларов. Целое состояние.

— Я бы на вашем месте всё же уехал, — советовал ему чёрный человек. — Что вам тут делать? Перенервничаете, наделаете глупостей. Поезжайте. Мир посмотрите. Вы ведь не были за границей?

— Ну, не считая школьной поездки в Чехословакию…

— И что же вы ещё думаете? Собирайте манатки. Покатаетесь по миру год-другой-третий, вспомните молодость, баб потрахаете… Потом я вас пристрою в какую-нибудь хорошую лабораторию по близкой специальности.

— Я не знаю… Мне нужно решиться…

— На что решиться? Баб потрахать? Так она трусья скинет, всё само и решится, и разрешится.

— Как-то вы… Я не знаю….

— Ну извините, Игорь, извините. Можете никого не трахать. Но с деньгами, кстати, вам в России делать нечего. Первый же торгаш, у которого вы захотите купить тачку или хотя бы «Паркер» с золотым пером, поймёт, что вы полный лох, и отнимет у вас все бабки… Вы уж не обижайтесь…

Деньги… Да, деньги.

На столе валялась стодолларовая бумажка. Это само по себе было странно.

Не пряталась между страницами книги, не таилась в дальнем ящике комода, а валялась на столе как три рубля.

Президент Франклин мотнул тройным подбородком.

Презрительно шлёпнул подобранными губами.

Отваливай, дескать. Свободен.

Игорь вышел на улицу и долго-долго брёл, не разбирая дороги. Дважды попал под дождь и едва не угодил под большой зелёный автомобиль, который потом долго стоял на перекрёстке, пока Игорь не скрылся за поворотом.

В воздухе поплыли глухие тягучие звуки, словно бы доносившиеся из могилы. Кто-то пел — очень тихо, но до жути внятно:

А как с третьего крыльцаВсё от Стеньки-подлеца

Мелким бесом, красным листом,Да с прихлюпом, да с присвистомДа с ухмылкой на губах,С синим языком в зубах,Ах, катьмя-катились сгубленныеГоловы отрубленные…

Песня… Она всплыла на волнах памяти из легендарных глубин. Когда Игорь был совсем маленьким, к отцу иногда приходил в гости юродивый певец — нелепый человек с козлиной бородкой и в тёмных очках — и пел, выл, раскачиваясь на стуле, пронзительные песни…

И эту, про отрубленные головы — точно!

Господи, как давно это было! И что сейчас с этим несчастным певцом?

Уже в полной темноте он обнаружил себя на какой-то большой стройке. Перед ним были распахнуты высокие ворота.