Акведук на миллион

— Итак, братец, — продолжил Новосильцев, — как ты себе представляешь доклад Александру Павловичу? Вот я предстаю перед государем и говорю: ваше величество, наш друг зашел for a cup of lap-clap к Марье Антоновне, да-да, ваше величество, к той самой, с которой вы изволите состоять в известных отношениях, а попутно и заговор раскрыл…

Я не выдержал, снова приподнялся в кресле и закричал:

— Так для того-то и пришел я к вам, Николай Николаевич, чтобы вы посоветовали, как быть! И еще… Марья Антоновна, выходит, тоже в заговоре участвует…

— А это с чего ты взял? Не с того ли, что lap-clap не удался? — Новосильцев ясно дал понять, что мои слова уже не просто чепуха, а скорее бред сумасшедшего.

— Да что же вы сегодня так странно шутите?! Все какие-то недостойные вещи мне приписываете! — возмутился я. — Она передала графу Каменскому деньги для заговорщиков! Я это понял совершенно точно. Фельдмаршал сам сказал своему гостю, что деньги чуть было не отнял у него разбойник.

— От которого ты его спас, — уточнил князь Адам.

— Вот именно, — подтвердил я.

— Я же говорил, фельдмаршал не волочился за Нарышкиной, а приходил по какому-то делу, — продолжил Чарторыйский.

— Из чего вовсе не следует, что Нарышкины участвуют в заговоре, — добавил Новосильцев. — Вряд ли Каменский поделился с ними планами насчет этих денег. А главное, вообще сомнительно, чтобы Нарышкины снабжали кого-либо займами. Известное дело, Дмитрий Львович сам в долгах. Его бесконечные балы да приемы обходятся недешево.

— И это прозвище — Коломбина, — повторился князь Адам. — Никто так Нарышкину не называет.

Я с удовлетворением заметил, что друзья увлеклись и, сами того не заметив, перешли на серьезный тон.

— В любом случае не оставлять же безнаказанным фельдмаршала! Не для того государь назначил его военным губернатором, чтобы он чинил беззаконие, — сказал я и пожалел об этом. Моя филиппика пробудила Николая Николаевича. Он вспомнил, что не собирался придавать значения случившемуся со мной.

— Беззаконие, говоришь? — вскинул он брови.

— Да где ж это видано — человека кнутом пороть! А? Николай Николаевич! — Я пошел в атаку, решив — пан или пропал. — Вы же, вы ближайшие сподвижники государя! Для чего же ваш комитет? Разве не для того, чтобы таких губернаторов в шею гнать?! Господи! Да мы же молоды, полны сил, сам царь на нашей стороне! Все в наших руках! Вспомните, как год назад мы вернулись в Россию, — весна, оттепель, император сам призвал нас, все в наших руках! Нельзя упустить этого шанса! Как сто лет назад Петр развернул Россию лицом к Европе, так и мы! Мы можем превратить Россию в европейское государство, с конституцией, с правами…

— Эк ты разошелся, — покачал головой Новосильцев.

— Год прошел, а воз и ныне там! — отрубил я. — Еще хуже сделали. Коллегии упразднили, вместо них министерства. Говорили об ограничении самодержавной власти, а на деле усиливаем ее! Разве этого от нас ждет история? Сам император сказал: «Дайте мне конституцию»! А мы — что?

— Вот завелся, — нахмурился Николай Николаевич. — Гнать, говоришь, фельдмаршала в шею… А взамен — кого? Сам же на нас нападаешь за то, что на службу пошли!

— И буду нападать! — с горячностью воскликнул я. — Знаете, что Александр Николаевич говорил мне?

— Сделай милость, расскажи.

— С удовольствием. Он предупреждал, что ни в коем случае не должны мы соглашаться на чины и звания. Комитет — и все. Мы вне системы. Мы должны быть над ней, и только тогда сможем реформировать ее. А изнутри ничего не выйдет, система переломает нас, под себя подомнет! Вот Радищев, царство ему небесное, — я перекрестился, — и предупреждал об этом. Говорил, что противники наши заманят нас в ловушку. Скажут, хватит болтать, пустые слова, какими бы ни были передовыми, никому не нужны. Покажите на деле, на что вы способны! Идите-ка, поработайте: ты — министром, ты — губернатором. И как только мы согласимся, тут же и проиграем.

Я повернулся к Чарторыйскому, ища поддержки, ведь князь такой удачный образ подобрал — «действительность сломает нас железной пятой!». Хорошо сказал. Но теперь умолк. Впрочем, несмотря на байку про поручика Шубина, он, как я видел, мои слова серьезно воспринял, а молчал, видимо, потому, что не хотел тратиться на пустые споры. Князь Адам сидел, задумавшись. Остывал нетронутым его кофий. Мысли Чарторыйского витали далеко за пределами этого дома, но очевидно, что их ход направлялся полученными от меня сведениями.

— Ну давайте, давайте с малого начнем! Доложите государю о выходках военного губернатора, — предложил я.

— Так ты за идею борешься? Или отомстить обидчику ищешь способ? — спросил Новосильцев. — Не отвечай, не важно. Послушай дельного совета, Воленс-Ноленс. Забудь ты эту историю…

— Какую? — насупился я.

— Все, что с тобой случилось. Раны до свадьбы заживут. Глядишь, еще и Михаила Федотовича погулять пригласишь.

— Значит, говоришь, они называли его Длинным, — очнувшись вдруг, промолвил князь Адам. — А ведь и Николай Зубов человек сложения атлетического.